УЛУЧШИТЬ ЧЕЛОВЕКА НЕВОЗМОЖНО, И МЫ ВЕЛИКОЛЕПНЫ БЕЗНАДЁЖНО
Угрюмый опыт долгих лет
врастанья в темноту –
моей души спинной хребет,
горбатый на свету.
Я живу, никого не виня,
не взывая к судам и расплатам,
много судей везде без меня,
и достойнее быть адвокатом.
Есть сутки – не выдумать гаже,
дурней, непробудней, темней,
а жизнь продолжается – даже
сквозь наши рыданья над ней.
Вампиров, упырей и вурдалаков
я вижу часто в комнате жилой,
и вкус у них повсюду одинаков:
душевное тепло и дух живой.
Насыщенная множеством затей,
покуда длится времени течение,
вся жизнь моя – защита от людей
и к ним же непрестанное влечение.
Всегда приходят в мир учителя,
несущие неслышный звон оков,
и тьмой от них питается земля,
и зло течёт из их учеников.
Играя соками и жиром
в корнях и семени,
объём и тяжесть правят миром
и дружат семьями.
Пристрастие к известным и великим
рождается из чувства не напрасного:
величие отбрасывает блики
на всякого случайного причастного.
Вдоль житейской выщербленной трассы
веет посреди и на обочинах
запах жизнедеятельной массы
прытких и натужно озабоченных.
Лепя людей, в большое зеркало
Бог на себя смотрел из тьмы,
и так оно Его коверкало,
что в результате вышли мы.
Поскольку в наших душах много свинства
и всяческой корысти примитивной,
любое коллективное единство
всегда чревато гнусью коллективной.
Подвержены мы горестными печалям
по некой очень мерзостной причине:
не радует нас то, что получаем,
а мучает, что недополучили.
Разбираться прилежно и слепо
в механизмах любви и вражды –
так же сложно и столь же нелепо,
как ходить по нужде без нужды.
Люди мелкие, люди великие
(люди средние тоже не реже) –
одичавшие хуже, чем дикие,
ибо злобой насыщены свежей.
Пошлось неоглядно бесконечна,
век она пронзает напролёт,
мы умрём, и нас она сердечно,
с тактом и со вкусом отпоёт.
В житейской озверелой суете
поскольку преуспеть не всем дано,
успеха добиваются лишь те,
кто будучи младенцем ел гавно.
Беда, что в наших душах воспалённых
всё время, разъедая их, кипит
то уксус от страстей неутолённых,
то желчь из нерастаявших обид.
По замыслу Бога порядок таков,
что теплится всякая живность,
и если уменьшить число дураков –
у них возрастает активность.
Нет сильнее терзающей горести,
жарче муки и боли острей,
чем огонь угрызения совести;
и ничто не проходит быстрей.
Всегда проистекают из того
конфузы человеческого множества,
что делается голосом его
крикливая нахрапистость ничтожества.
Несобранный, рассеянный и праздный,
газеты я с утра смотрю за чаем;
политика – предмет настолько грязный,
что мы её прохвостам поручаем.
По дебрям прессы свежей
скитаться я устал;
век разума забрезжил,
но так и не настал.
А вы – твердя, что нам уроками
не служит прошлое – неправы:
что раньше числилось пороками,
теперь – обыденные нравы.
Везде вокруг – шумиха, толкотня
и наглое всевластие порока;
отчество моё – внутри меня,
и нету в нём достойного пророка.
Я думаю, что Бог жесток, но точен,
и в судьбах даже самых чрезвычайных
количество заслуженных пощёчин
не меньше, чем количество случайных.
Я насмотрелся столько всякого,
что стал сильней себя любить;
на всей планете одинаково
умеют нас употребить.
По праху и по грязи тёк мой век,
и рабством и грехом отмечен путь,
не более я был, чем человек,
однако и не менее ничуть.
Днём кажется, что близких миллион
и с каждым есть связующая нить,
а вечером безмолвен телефон,
и нам по сути некому звонить.
Не ведая притворства, лжи и фальши,
без жалости, сомнений и стыда
от нас уходят дети много раньше,
чем из дому уходят навсегда.
Увы, сколь коротки мгновения
огня, игры и пирования;
на вдох любого упоения
есть выдох разочарования.
Есть люди – едва к ним зайдя на крыльцо,
я тут же прощаюсь легко;
в гостях – рубашонка, штаны и лицо,
а сам я – уже далеко.
Он душою и тёмен и нищ,
а игра его – светом лучится:
Божий дар неожидан, как прыщ –
и на жопе он может случиться.
По вечной жизни побратимы
и по изменчивой судьбе,
разбой и ложь непобедимы,
пока уверены в себе.
Ничуть не склонный к баловству
трепаться всуе о высоком,
неслышно корень поит соком
многословесную листву.
Случай неожиданен, как выстрел,
личность в этот миг видна до дна:
то, что из гранита выбьет искру,
выплеснет лишь брызги из гавна.
Что царь или вождь – это главный злодей,
придумали низкие лбы:
цари погубили не больше людей,
чем разного рода рабы.
Добреют и мягчают времена,
однако путь на свет совсем не прост,
в нас рабство посевает семена,
которые свобода гонит в рост.
Простая истина нагая
опасна тогам и котурнам:
осёл культуру постигая,
ослом становится культурным.
У всех по замыслу Творца –
своя ума и духа зона,
житейский опыт мудреца –
иной, чем опыт мудозвона.
Как бы счастье вокруг ни плясало,
приглашая на вальс и канкан,
а бесплатно в судьбе только сало,
заряжаемое в капкан.
Мир бизнеса разумен и толков,
художнику даёт он пить и есть;
причина поклонения волков –
в боязни пропустить благую весть.
Рассудок мой всегда стоит на страже,
поскольку – нет числа таким примерам –
есть люди столь бездарные, что даже
пытаются чужим ебаться хером.
Паскудство проступает из паскуды
под самым незначительным нажимом;
хоть равно все мы Божии сосуды,
но разница – в залитом содержимом.
|
О лихорадке
Еврейское 
Роналду -
Изобретено
Почему
Россиянок 
В Аргентине 
74-летняя
Ученые
Как умерла