НАШ ДУХ БЫВАЕТ В ЖИЗНИ ИСКУШЁН НЕ РАНЬШЕ, ЧЕМ НЕВИННОСТИ ЛИШЁН
Творец нас в мир однажды бросил
и дал бессмысленную прыть,
нас по судьбе несёт без вёсел,
но мучит мысль, куда нам плыть.
С возрастом яснеет Божий мир,
делается больно и обидно,
ибо жизнь изношена до дыр
и сквозь них былое наше видно.
Настолько время быстротечно
и столько стен оно сломало,
что можно жить вполне беспечно –
от нас зависит очень мало.
Совсем не реки постной шелухи
карающую сдерживают руку,
а просто Бог на любит за грехи,
которыми развеивает скуку.
Не постичь ни душе, ни уму,
что мечта хороша вдалеке,
ибо счастье – дорога к нему,
а настигнешь – и пусто в руке.
Живу среди своих, а с остальными –
общаюсь, молчаливо признавая,
что можно жить печалями иными,
иную боль и грусть переживая.
Чтоб нам не изнемочь в тоске и плаче,
судьба нас утешает из пространства
то радостью от завтрашней удачи,
то хмелем послезавтрашнего пьянства.
Идея прямо в душу проникает,
идея – это праздник искушения,
идея – это то, что возникает
в уме, который жаждет орошения.
И детские грёзы греховные,
и мудрая горечь облезлых –
куют нам те цепи духовные,
которые крепче железных.
Дав дух и свет любой бездарности,
Бог молча сверху смотрит гневно,
как чёрный грех неблагодарности
мы источаем ежедневно.
Масштабность и значительность задач,
огромность затевающихся дел –
заметней по размаху неудач,
которые в итоге потерпел.
В толкучке, хаосе и шуме,
в хитросплетеньи отношений
любая длительность раздумий
чревата глупостью решений.
Всё в жизни потаённо, что всерьёз,
а наша суета судеб случайных –
лишь пена волн и пыль из-под колес,
лишь искры от костра процессов тайных.
Я плавал в море, знаю сушу,
я видел свет и трогал тьму;
не грех уродует нам душу,
а вожделение к нему.
Размазни, разгильдяи, тетери –
безусловно любезны Творцу:
их уроны, утраты, потери
им на пользу идут и к лицу.
Вера быть профессией не может,
ласточке не родственен петух,
ибо правят должность клерки Божьи,
а в конторе – служба, а не дух.
В извилистых изгибах бытия
я часто лбом на стену клал печать,
всегда чуть нехватало мне чутья,
чтоб ангела от беса отличать.
Нрав у Творца, конечно, крут,
но полон блага дух Господний,
и нас не он обрёк на труд,
а педагог из преисподней.
Увы, рассудком не постичь,
но всем дано познать в итоге,
какую чушь, фуфло и дичь
несли при жизни мы о Боге.
Сметая наши судьбы, словно сор,
не думая о тех, кто обречён,
безумный гениальный режиссёр
всё время новой пьесой увлечён.
Я вдруг почувствовал сегодня –
и почернело небо синее, –
как тяжела рука Господня,
когда карает за уныние.
Три фрукта варятся в компоте,
где плещет жизни кутерьма:
судьба души, фортуна плоти
и приключения ума.
Наш век успел довольно много,
он мир прозрением потряс:
мы – зря надеялись на Бога,
а Бог – Напрасно верил в нас.
Печальный зритель жутких сцен,
то лживо-ханжеских, то честных,
Бог бесконечно выше стен
вокруг земных религий местных.
Недюжинного юмора запас
использовав на замыслы лихие,
Бог вылепил Вселенную и нас
из хаоса, абсурда и стихии.
А жить порой невмоготу –
от угрызений, от сомнений,
от боли видеть наготу
своих ничтожных вожделений.
Сурово относясь к деяньям грешным
(и женщины к ним падки, и мужчины), –
суди, Господь, по признакам не внешним,
а взвешивай мотивы и причины.
Когда азарт и упоение
трясут меня лихой горячкой,
я слышу сиплое сопение
чертей, любующихся скачкой.
А если во что я и верю,
пока моё время течёт,
то только в утрату, потерю,
ошибку, урон и просчёт.
Кивнули, сойдясь поневоле,
и врозь разошлись по аллее,
и каждый подумал без боли,
что вместе им было светлее.
Наши духа горние вершины –
вовсе не фантом и не обман,
а напрягший хилые пружины
ветхий и залёжанный диван.
Всему на свете истинную цену
отменно знает время – лишь оно
сметает шелуху, сдувает пену
и сцеживает в амфоры вино.
Не для литья пустой воды
Бог дал нам дух и речь,
а чтобы даже из беды
могли мы соль извлечь.
Я жил во тьме и мгле,
потом я к свету вышел;
нет рая на земле,
но рая нет и выше.
Я очень рад, что мы научно
постичь не в силах мира сложность;
без Бога жить на свете скучно
и тяжелее безнадёжность.
Я жив: я весел и грущу,
я сон едой перемежаю,
и душу в мыслях полощу,
и чувством разум освежаю.
Увы, но никакие улучшения
в обилии законов и преград
не справятся с тем духом разрушения,
который духу творческому брат.
Нет ни единого штриха
в любом рисунке поведения,
чтоб не таил в себе греха
для постороннего суждения.
У жизни есть мелодия, мотив,
гармония сюжетов и тональность,
а радуга случайных перспектив
укрыта в монотонную реальность.
Живёшь, покоем дорожа,
путь безупречен, прям и прост...
Под хвост попавшая вожжа
пускает всё коту под хвост.
В любой беде, любой превратности,
терпя любое сокрушение,
душа внезапные приятности
себе находит в утешение.
Перед выбором – что предпочесть,
я ни в грусть не впадал, ни в прострацию,
я старался беречь только честь
и спокойно терял репутацию.
Цель нашей жизни столь бесспорна,
что зря не мучайся, приятель:
мы сеем будущего зерна,
а что взойдёт – решит Создатель.
Я знаю, печальный еврей,
что в мире есть власть вездесущая,
что роль моя в жизни моей
отнюдь и совсем не ведущая.
Столько силы и страсти потрачено
было в жизни слепой и отчаянной,
что сполна и с лихвою оплачена
мимолётность удачи нечаянной.
Я чёрной краской мир не крашу,
я для унынья слишком стар;
обогащая душу нашу,
потери – тоже Божий дар.
Мой разум точат будничные хлопоты,
долги над головой густеют грозно,
а в душу тихо ангел шепчет: жопа ты,
что к этому относишься серьёзно
Я врос и вжился в роль балды,
а те, кто был меня умней,
едят червивые плоды
змеиной мудрости своей.
События жизни во внешней среде
в душе отражаются сильно иначе,
и можно смеяться кромешной беде
и злую тоску ощущать от удачи.
Азартно дух и плоть вершат пиры,
азартны и гордыня и разбой,
Бог создал человека для игры
и тайно соучаствует в любой.
Когда ещё не баржи мы, а лодки,
и ветром паруса не оскудели,
заметно даже просто по походке,
как музыка играет в теле.
От Бога в наших душах раздвоение,
такой была задумана игра,
и зло в душе божественно не менее
играющего белыми добра.
Чуя близость печальных превратностей,
дух живой выцветает и вянет;
если ждать от судьбы неприятностей,
то судьба никогда не обманет.
Я редко сожалею, что не юн,
и часто – что в ту пору удалую
так мало я задел высоких струн,
а низкие – щипал напропалую.
Из-под поверхностных течений
речей, обманчиво несложных,
текут ручьи иных значений
и смыслов противоположных.
Забавен наш пожизненный удел
расписывать свой день и даже час,
как если бы теченье наших дел
действительно зависело от нас.
Хотя ещё Творца не знаю лично,
но верю я, что есть и был такой:
всё сделать так смешно и так трагично
возможно лишь Божественной рукой.
Редко нам дано понять успеть,
в чём таится Божья благодать,
ибо для души важней хотеть,
нежели иметь и обладать.
Комок живой разумной слизи
так покорил и даль и высь,
что создал множество коллизий,
чтоб обратиться снова в слизь.
Мужество открытого неверия,
полное тревоги и метания –
чище и достойней лицемерия
ханжеского богопочитания.
В безумствах мира нет загадки,
Творцу смешны мольбы и просьбы:
ведь на земле, где всё в порядке,
для жизни места не нашлось бы.
Я редко, но тревожу имя Бога:
материи Твоей худой лоскут,
умерить я прошу Тебя немного
мою непонимания тоску.
Живя с азартом и упорством
среди друзей, вина и смеха,
блажен, кто брезгует проворством,
необходимым для успеха.
Ты скорее, Господь, справедлив, чем жесток,
мне ясней это день ото дня,
и спасибо, что короток тот поводок,
на котором Ты держишь меня.
Молитва и брань одновременно
в живое сплетаются слово,
высокое с низким беременно
всё время одно от другого.
В игры Бога как пешка включён,
сам навряд ли я что-нибудь значу;
кто судьбой на успех обречён,
с непременностью терпит удачу.
В лицо нам часто дышит бездна,
и тонкий дух её зияния
нам обещает безвозмездно
восторг полёта и слияния.
То главное, что нам необходимо –
не знает исторических помех,
поэтому всегда и невредимо
пребудут на земле любовь и смех.
Нам чуть менее жить одиноко
в мираже, непостижном и лестном,
что следит неусыпное око
за любым нашим шагом и жестом.
Душа моя нисколько не грустит
о грешном словоблудии моём:
ей Бог мои все глупости простит,
поскольку говорил я их – о Нем.
Под осень чуть не с каждого сука,
окрестности брезгливо озирая,
глядят на нас вороны свысока,
за труд и суету нас презирая.
Сполна сбылось, о чём мечтали
то вслух то молча много лет;
за исключением детали,
что чувства счастья снова нет.
У мудрости расхожей – нету дна,
ищи хоть каждый день с утра до вечера;
в банальности таится глубина,
которая её увековечила.
Ощущение высшей руки
в нас отнюдь не от воплей ревнителей;
чувство Бога живёт вопреки
виду многих священнослужителей.
Хотелось быть любимым и любить,
хотелось выбрать жребий и дорогу,
и теми я порой хотел бы быть,
кем не был и не стану, слава Богу.
Сейчас, когда постигла душу зрелость,
нам видится яснее из тумана
упругость, и пластичность, и умелость
целебного самих себя обмана.
Часами я валяюсь, как тюлень,
и делать неохота ничего,
в доставшихся мне генах спала лень
задолго до зачаться моего.
Цветение, зенит, апофеоз –
обычно забывают про истоки,
в которых непременно был навоз,
отдавший им живительные соки.
Товарищ, верь: взойдёт она,
и будет свет в небесной выси:
какое счастье, что луна
от человеков не зависит!
О, как смущен бывает разум
лихим соблазном расквитаться
со всеми трудностями сразу,
уйдя без писем и квитанций.
В сумерках закатного сознания
гаснет испаряющийся день,
бережно хранят воспоминания
эхо, отражение и тень.
Жил на ветру или теплично,
жил, как бурьян, или полезно –
к земным заслугам безразлична
всеуравнительная бездна.
С азартом жить на свете так опасно,
любые так рискованны пути,
что понял я однажды очень ясно:
живым из этой жизни – не уйти.
Когда последняя усталость
мой день разрежет поперёк,
я ощутить успею жалость
ко всем, кто зря себя берёг.
Сегодня настроение осеннее,
как будто истощился дух мой весь,
но если после смерти воскресение –
не сказка, то хочу очнуться здесь.
В этой жизни, шальной и летящей,
мало пил я с друзьями в пивных,
но надеюсь, что видеться чаще
нам достанется в жизнях иных.
Решит, конечно, высшая инстанция –
куда я после смерти попаду,
но книги – безусловная квитанция
на личную в аду сковороду.
А жаль, что на моей печальной тризне,
припомнив легкомыслие моё,
все станут говорить об оптимизме
и молча буду слушать я враньё.
Струны натянувши на гитары,
чувствуя горенье и напор,
обо мне напишут мемуары
те, кого не видел я в упор.
От воздуха помолодев,
как ожидала и хотела,
душа взлетает, похудев
на вес оставленного тела.
Нам после смерти было б весело
поговорить о днях текущих,
но будем только мхом и плесенью
всего скорей мы в райских кущах.
|
ХАМАС 
Готов ли ЦАХАЛ 
Лишилась 
Внезапное 
Илон Маск 
Ким Чен Ын
Катар:
Альфа-излучение:
Как хакеры