|
|
 |
|
|
|
|
Раби Менахем М. Шнеерсон глава Любавичского Движения
Три месяца спустя после избрания премьер-министром Израиля Менахем Бегин приехал в Соединенные Штаты. Свой первый визит в Америке он нанес Раби Менахему М. Шнеерсону - главе Любавичского Движения.
Через два с половиной часа Бегин вышел из кабинета Любавичского Ребе и сказал окружившей его армии журналистов, что он по-человечески счастлив. После благословения и советов Ребе бремя руководства еврейским государством и ответственности в переговорах с другими странами стало для него намного легче.
- Теперь я отправляюсь в Вашингтон, - сказал Менахем Бегин, - с большей уверенностью.
В тот день Ребе впервые выступил по американскому телевидению:
- Я благословляю Менахема Бегина более чем на сто процентов.
- Для меня очевидно, - сказал Ребе в заключение, - что этот визит и наша встреча - дань уважения и почета движению, которое всеми возможными способами разжигало искорки русского еврейства. Сегодня авангард этого еврейства уже в Израиле, и нет сомнений - он проложил дорогу к освобождению десятков и сотен тысяч евреев. Освобождению физическому и духовному - для себя, для детей и внуков.
За четыре года до этого, в феврале 73-го, когда только начиналась волна большой алии из Советского Союза, состоялся памятный разговор Любавичского Ребе с Ш. З. Шазаром, президентом Израиля. Их долгая, шестичасовая беседа проходила вначале в присутствии корреспондентов, и первое, о чем заговорил Шазар, была советская алия, духовное увечье прибывающих из России евреев.
- Поразительно, - сказал президент, - до чего невежественны эти люди. Они приезжают к нам, ничего, абсолютно ничего не зная о еврействе. Такого полного, такого абсолютного невежества еще не было.
- Это не невежество, - мгновенно ответил Ребе, - это вернее назвать простотой. Они - простые люди, но их простота приемлет Б-га. Я верю, что выходцам из России дано повлиять, дано духовно изменить страну.
Истоки.
Раби Менахем-Мендл Шнеерсон, седьмой Любавичский Ребе - единственный Любавичский Ребе, не побывавший в русской тюрьме. Его охранило чудо, рука советского режима уже нависла над ним, но Ребе невредимым покинул Россию... родину движения и одновременно свирепую мачеху.
Движение хасидизма зародилось в Росси два с лишним века назад, в страшную для евреев эпоху. В середине 17-го столетия по западным областям нынешней России прокатилось восстание Богдана Хмельницкого - антиеврейского предтечи Адольфа Гитлера (да будут имена злодеев стерты). Не фюреру, а гетману Хмельницкому мы отдаем приоритет "окончательного решения еврейского вопроса" на Украине и в Белоруссии. Однако советская историография забелила кровь на руках палача Хмельницкого и подняла погромщика на пьедестал народного героя. Воистину, каждый народ заслуживает своих героев.
Избиение на Украине продолжалось шесть лет и было практически полным. А когда Хмельницкий, испугавшись наступления польского войска, отдался покровительству русского царя, территория "акции" гетмана охватила и Беларусь. Московские войска, подоспевшие на помощь Хмельницкому, первым делом помогли ему уничтожить евреев. И еще четыре года в Могилеве, Витебске, Вильно, в малых городах и местечках проливалась кровь неповинных и беззащитных людей.
Но именно здесь, среди мрака и отчаяния, возникло новое, самое значительное и по сей день, религиозное еврейское движение. Его основатель - Исраэль Баал-Шем-Тов - родился в одном из местечек Подолья в конце 17-го века. Благим чудотворцем называли его евреи и глубоко почитали за святость, бескорыстие, чистоту. Исраэль Баал-Шем-Тов - сокращенно Бешт - обладал чудодейственным даром исцелять болезни и лечить душевные раны. Своим учением и личным обаянием он привлек к себе тысячи людей; его последователей стали называть хасидами, т.е. благочестивыми.
Хасидизм вдохнул живую душу в еврейскую религию. Бешт подарил гонимым и обездоленным великое благо - внутреннюю свободу и радость. Он учил находить счастье в вере, удовлетворение - в высокой нравственности и искать проявления Б-га во всем окружающем. "Во всем, что существует в мире, - говорил Бешт, - заключаются Б-жественные искры, даже в деревьях и камнях..."
Со временем хасидизм (а позднее движение Хабад или Любавичское движение) разлился неудержимым потоком по Белоруссии, Западной Украине, Польше. Около полутора столетий Любавичское движение оставалось внутри славянской диаспоры. Его перемещению, его всемирному распространению, парадоксальнейшим образом способствовала советская власть.
Это произошло в 1927 году, когда советский режим вначале приговорил к смертной казни, а затем каким-то чудом изменил решение и выпустил за границу шестого Любавичского Ребе - Йосеф-Ицхака Шнеерсона. Освобождение Ребе, в чем ощущается вмешательство руки Всевышнего, сыграло двоякую роль. Его героическая бескомпромиссная борьба с могучей державой за религию, за сохранение еврейского образа жизни - вдохнула силы и укрепила стойкость оставшихся в России хасидов. А его переезд на Запад предопределил распространение Любавичского движения по всему миру.
В Европе, а затем, после 1940 года, в Америке Раби Йосеф-Ицхак неустанно разворачивает великое дело своей жизни. Он организует новые общины хасидов и укрепляет старые, создает на Святой Земле, в странах Европы и Америки сеть религиозных школ. В 1939 году Предыдущий Ребе основал "Всемирное объединениеи Любавичских хасидов", а после войны - "Объединение Йешив США и Канады".
С 1950 г. дело жизни Раби Йосеф-Ицхака подхватил, продолжил и поднял над миром его зять и преемник - седьмой Любавичский Ребе - Раби Менахем-Мендл Шнеерсон. Дай Б-г ему долгой жизни за его величественные и святые дела.
"На Запад и на Восток, на Север и на Юг"
Накануне второй мировой войны подавляющее большинство Любавичских хасидов оставалось в славянских странах. В первые послевоенные годы их общины уже не были редкостью в Европе и Северной Америке. Сегодня Любавичского хасиды можно встретить в практически любой стране. В любую точку земного шара, где только живут евреи - а где не живет евреи! - приходят посланцы Любавичского Ребе с великой заповедью: "любовь еврея к еврею".
Любавичское движение - не партия, хасиды Хабада не состоят на учете и не выплачивают членские взносы. Несколько лет назад Еврейский Всемирный Конгресс назвал примерное число хабадников - около миллиона. Но движение потому и движение, что ширится, живет. Хабаду не нужна статистика, движение не видит смысла в переписи "распространения потоков наружу".
Это слова раби Исраэля Баал-Шем-Това, предсказавшего полное освобождение нашего народа когда учение хасидизма окончательно распространится среди еврейского народа. Девиз Баал-Шем-Това дополнен призывом нашего Ребе: "Распространяйся на Запад и на Восток, на Север и на Юг" (Брейшит, 28:14), распространяйся и среди евреев, не знающих слова по-еврейски, со дня рождения в глаза не видевших Тору и поколения оставивших еврейские обычаи.
Что притягивает к движению, что влекло и влечет разбросанных по всей планете евреев к духовному сердцу Хабада на Истерн Парквей в Нью-Йорке? Принятие хасидута не дает никаких материальных благ, скорее, наоборот, призывает к взаимопомощи и пожертвованиям. Так что же?
ХХ век - время небывалого расцвета материальной культуры и невероятного духовного кризиса. Двадцатый век шагает в двадцать первый по осколкам духовных ценностей, по сброшенным в грязь идеалам. Расшатанный и потерянный мир, хищник и прагматист, цинично смеющийся над порядочным, честным, добрым. Он безумен и безнравственен, он готовит новых убийц - Адольфа и Хмельницкого... надежной гаванью, единственным укрытием от него остается религия наших отцов. Стоит ли удивлятся возвращению нерелигиозных евреев к благополучию и добру, к духовным и нравственным ценностям - вечным и неколебимым, выдержавшим проверку тысячелетий.
Любавичское движение - не секта, учение хасидизма целиком в еврейской религии и заповедях Торы; его своеобразие, если выразить его кратко, в высоко вознесенной заповеди: "Любовь еврея к еврею". Отсюда проистекают солидарность и дружба Любавичских хасидов, и это слово - единение! - магнитом притягивает в движение и евреев, разбросанных по всем концам земли, и растерянных, потерявших нравственные ориентиры...
Во многих городах открываются Любавичские йешивы, куда принимают только взрослых евреев из нерелигиозных семей, вернувшихся в еврейство. Сюда приходят ищущие и здесь находят себя потерявшиеся в джунглях современной цивилизации. Воспитанные вне еврейских традиций, они пытались верить в чужих богов, молились бесчеловечным идолам и подчинялись случайным кумирам. Длинноволосые и неряшливые, разуверившиеся и циничные, они все ниже опускались на дно, пока не блеснул перед ними луч хасидизма. И они подчинились зову еврейского сердца.
Говорит студент:
- В колледже я был анархистом, потом увлекся йогой. Надоело. Махнул на все рукой и отправился бродить по свету. В Израиле, у Стены Плача, ко мне подошел длиннобороды еврей и предложил надеть тфиллин. Я удивился, мы разговорились, и этот разговор продолжается уже два года моей учебой в йешиве.
Другой:
- Занятия в йешиве построены совсем иначе, чем в колледже. Там тебя силком переделывают по стандартной программе, и ты уже не тот, кто есть на самом деле. Здесь, в йешиве, нас учат быть самими собой, помогают найти свое призвание, то главное душевное богатство, которое делает твою дальнейшую жизнь и радостной, и полной.
Третий после колледжа подрабатывал водителем такси. Случайный пассажир попросил отвезти его на Истерн Парквей, 770, к Любавичской синагоге.
- Он прочел на табличке водителя мою фамилию, понял, что я еврей, и заговорил как бы сам с собой, но достаточно громко. Сегодня я знаю - он говорил о самых простых вещах, но для меня они звучали свежо и ново. Я понял главное: где-то рядом, совсем близко, находится особый мир, в котором слово "еврей", ощущение, что ты еврей, - приносит счастье.
Рош бней Исраэль
"Тьму не разгоняют палкой, - учит Любавичский Ребе, - хотя бы немного света, и уже не так темно". Свет Хабада, как и солнечный, спокойно и ровно освещает весь еврейский народ. Как и солнечный, он может пройти, не задев, словно через прозрачное оконное стекло. Но если луч учения падает на еврейскую грань, он, как и солнечный на грани стеклянной, загорается многоцветной радугой.
Этот фейерверк красок иные вбирают в себя целиком - во всей полноте учения, другим достаточно основных цветов, заключенных в законах Торы. Но те и другие навсегда покидают одноцветный мир прошлого ради яркой, подобной радуге жизни внутри Любавичского движения.
Грань, что преломляет упавший луч, называется Верой.
- Верует каждый еврей, - часто повторяет Любавичский Ребе, - верует, даже не зная об этом. Задача и трудность только в одном: как нам разжечь эту скрытую веру.
- Как найти дорогу к этим тайно верующим, к евреям с верой в сердце, о которой они даже и не подозревают?... Каждый из нас, - пишет Ребе, - солдат и подчинен великой армии - еврейскому народу. И каждый из нас обязан сделать все, чтобы скрытая в людях вера стала явной, горячо воспылала. Эта обязанность возложена и на юношу, только постигающего основы, и - в равной степени - на меня. Многие спрашивают: почему именно я должен заниматься этим. Я отвечаю им: а почему не я?
- За три с половиной тысячелетия, - говорит Ребе, - еврейскому народу предлагали немало "идей" и "панацей", несущих избавление. Они порой кружили головы, но все они навсегда позабыты. Дух Иудаизма - единственный идеал, оставшийся неизменным и вечным; тысячелетия и гетакомбы не нанесли ни малейшего урона религиозным ценностям. Ничто не сможет заменить их.
- Вот почему - никаких компромиссов! Все, что может быть сделано для сохранения этих ценностей - должно быть сделано. Все, что "облегчает" и тем самым убивает дух Иудаизма, - должно быть отстранено. Жестоко заблуждаются те, кто надеется компромиссами привлечь молодежь к религии. Такие попытки никогда не помогут, скорее всего - оттолкнут.
- Молодое поколение, - утверждает Ребе, - важнее всего. С молодыми нужно говорить чесино и открыто, но мало кто вообще разговаривает с ними. Отделываются сухими проповедями, а потом удивляются, что молодежь растет равнодушной.
- Молодежь ждет и жаждет приказа, подобно великим приказам, отдававшимся в прошлом народу Израиля. Я верю в физические законы - энергия не исчезает бесследно. Силы, существовавшие ранее, - вечны, и поэтому сила еврейского народа практически неисчерпаема. Но пробудить ее способен великий всеобъединяющий приказ.
- Нет ничего страшнее проторенной дороги. Плыть по течению, отдаться инерции - это заживо умереть. Созидание начинается с попытки сопротивления течению.
- Я не призываю к восстанию, я только протестую против закона омертвляющей инерции. Если устои современного мира превратились в тюрьму, нужно пытаться сломать решетку. Это не означает преступить закон, это значит бороться за создание нового...
- Самое главное на сегодня - дух пробуждения. С авангардом появляется знамя. Плохо, когда его нет, еще хуже - когда их много и никто не обращает на них внимания. Вспомним мальчиков в Израиле, что бросают камни в людей, оскверняющих субботу. Я не призываю следовать им, я только отмечаю, что в этих мальчиках горит огонь идеи, они не безразличны!
- Такие юноши, одержимые духом борьбы, но направленной в разумное русло, воспитываются в наших йешивах. Они по характеру - пионеры, из породы людей, которые отправляются на Северный полюс или взбираются на недоступные вершины, рискуя жизнью ради жажды знаний. Великий дух еврейства повелевает этим юношам покинуть комфортабельные родительские дома ради знания, которое они несут своим братьям. Не существует расстояний, они готовы лететь и шагать в любую точку планеты, где есть евреи, готовы стучаться в двери нерелигиозным и ассимилянтам. И эти двери широко распахиваются перед ними, вернее, перед светом вносимой ими идеи.
Ни один еврей, ни единая духовная ценность не должны быть потеряны безвозвратно. Такова точка зрения Любавичского Ребе.
Скептики кричат: это задача невыполнима!.. Нет ничего невозможного, отвечает им Ребе, если поставленна святая цель и Б-г на его стороне...
"Из-за грехов наших мы были изгнаны из нашей страны". Катастрофу изгнания вызвала беспричинная вражда между евреими. Чтобы искупить старинную вину, нужно усиленно, от каждого к каждому, распространять идею "беспричинной любви" - чистой братской любви евреев к своим соплеменникам.
"Все евреи ответственны друг за друга", - часто повторяет Ребе. В этих словах - ключ к пониманию хасидизма, и отнюдь не случайно на современном иврите слово "Хабад" превратилось в синоним слов дружба, забота и братская любовь.
Любовь еврея к еврею... Эта заповедь у хасидов влияет на любой поступок, она - стержень жизни. "Чем я могу помочь другим евреев?" - постоянно спрашивает себя и взрослый, и юноша. Их самоотверженнось - это повеление чувств и никогда - дисциплинарное подчинение. Наоборот, хасидизм учит: если вы ощущаете давление, если вас принуждают к чему-то против вашей воли -никогда не делайте этого! Любавичское движение порой называют армией Ребе, но в этой армии нет субординации, нет командиров и подчиненных.
В мире без идеалов исчезает понятие духовный лидер, но только так можно охаректеризовать великую роль наставника сотен тысяч мужчин и женщин. Став руководителем движения в 5710 году (1951), Любавичский Ребе сказал о своем тесте, предыдущем Ребе:
- В чем величие Ребе - руководителя Хабада?... Вам назовут и готовность к самопожертвованию, и благородство, и праведность, и пророческий дар и многое, многое другое. И всякий раз не будет главного: на него возложено высокое звание "Рош бней Исраэль" - Глава сынов Израилевых.
И не заходит солнце...
Хасиды не любят рассказывать о личной жизни Ребе, а сам он никогда не говорит осебе. С 1950 года, с тех пор, как Раби Менахем-Мендел Шнеерсон стал Любавичским Ребе, его жизнь у всех на виду. За эти годы он невзял ни одного дня отпуска, ни разу не покинул окрестностей Любавичской синагоги, его кабинет открыт для каждого, и он работает в нем порой до 20 часов в сутки. Но его биографию, 48 лет его прошлой жизни, приходится склеивать из кусочков, по случайным, отрывочным воспоминаниям тех, кто встречался или жил с ним рядом в Росси, Германии, Франции, Соединенных Штатах...
Раби Менахем-Мендел Шнеерсон, седьмой Любавичский Ребе, родился 11 Ниссана 5662 года (1902) на юге Росси, в городе Николаеве. Его отец, Раби Леви-Ицхак Шнеерсон - выдающийся знаток Торы и философии Хабада, человек трагической судьбы - был праправнуком третьего Любавичского Ребе, Менахем-Мендела из Любавичей. Именем великого предка он и назвал старшего сына.
Пять лет спустя Раби Леви-Ицхак переехал на Украину, в Екатеринослав (ныне Днепропетровск), где оставался главным раввином до дня своего ареста; и здесь, в Екатеринославе, прошли детские и юношеские годы нашего Ребе.
Он был феноменально одарен и редкостно трудолюбив, он настолько опережал своих сверстников, что был вынужден покинуть хедер. С тех пор он учился самостоятельно, а выпускные экзамены в Екатеринославской гимназии - сдавал экстерном. Свидетели детских и юношеских лет Ребе рассказывают о его удивительных математических способностях, о выученных самоучкой иностранных языках, но чаще всего - о поразительной углубленности в сложные проблемы иудаисьики и философии Хабада. Но те же свидетели никогда не называют его мальчиком, как говорится, не от мира сего. Пример тому - героический поступок юного Раби Менахем-Мендела, который прыгнул в море и спас тонущего сверстника.
В 1923 году в Ростове-на-Дону Раби Менахем-Мендел впервые увидел шестого Любавичского Ребе - Раби Йосеф-Ицхака Шнеерсона - и эта встреча предопределила его дальнейшую судьбу. Молодой человек становится преданным учеником шестого Любавичского Ребе, делит с ним полную опасностей судьбу борца за сохранение еврейской религии.
В 1927 году Раби Йосеф-Ицхак был арестован на своей квартире в Ленинграде. Его спасению в дальнейшем способствовало среди прочего вмешательство государственных и общественных деятелей Запада. Но долгое время, почти полвека, оставалось загадкой - кто был тот мужественный человек, не побоявшийся передать опасную весть за границу.
Эту тайну мы узнали недавно и опять же случайно, из воспоминаний одного из близких в те годы к Раби Йосеф-Ицхаку. Оказывается, во время обыска у Ребе, когда его семья была насильно заперта в одной из комнат, дочь Ребе увидела в окно направлявшегося к ним Раби Менахем-Мендела. Она негромко крикнула: "Уходи, у нас гости!" Первым же поездом Раби Менахем-Мендел уехал в Москву, проник в немецкое посольство, добился встречи с послом Германии, и мир узнал об аресте Ребе... Но еще до отъезда в Москву, прямо от дома Ребе, Раби Менахем-Мендел поспешил к Хаиму Либерману (личному секретарю Ребе) предупредить об опасности ареста, чтобы тот успел перепрятать или уничтожить хранившуюся у него переписку Ребе. Риск был велик, ГПУ могло устроить ловушку и в доме Либермана, однако Раби Менахем-Менделу удалось опередить чекистов, которые пришли к секретарю лишь несколько часов спустя. В ту ночь и на следующий день в Москве Раби Менахем-Мендел ходил, что называется, по острию ножа, ГПУ не пощадило бы 25-летнего "контрреволюционера", но Б-г на стороне рискующих жизнью ради святого дела.
В том же 1927 году Раби Йосеф-Ицхак был внезапно освобожден и с семьей и несколькими близкими ему людьми, в том числе и Раби Менахем-Менделем, уехал из Советского Союза. Вначале он поселился в Риге, а затем перебрался под Варшаву, где в 1929 году состоялась свадьба Ребе и Хаи-Муси - средней дочери Раби Йосеф-Ицхака. Вскоре после свадьбы молодые отправились в Берлин, где Раби Менахем-Мендел поступил на технологическое отделение Берлинского университета. В 1933 году, с приходом к власти фашистов в Германии, Раби Менахем-Мендел был вынужден покинуть страну, но как раз перед этим успел получить ученую степень в старинном университете города Гейдельберга.
Переехав в Париж, Ребе продолжил образование в знаменитой Сорбонне. Его интересы были разносторонни, и он получил в Сорбонском университете несколько степеней, в том числе диплом корабельного инженера, пригодившийся ему впоследствии в Америке, когда он работал на морской базе в Нью-Йорке.
Блестящие способности к точным наукам и широта интересов сделали Ребе универсальным специалистом; его глубокая эрудиция в электронике, гидродинамике, астрономии, биологии и многих других областях - всякий раз поражает атеистов от науки, убежденных, что высшее техническое образование несовместимо с верой в Б-га... Углубленное изучение точных дисциплин не помешало Ребе одновременно совершенствовать знания иудаизма, стать изумительным знатоком Торы, Талмуда, Свода Законов, философии Хабада.
Начало второй мировой войны застало Ребе в Париже, он и его жена не сумели вовремя покинуть Францию. Удивительные истории рассказывают об этом периоде жизни Ребе. Нужно ли говорить, что немецкие оккупационные власти были беспощадны к евреям, и соблюдение еврейских религиозных законов, обращавшее на себя внимание, грозило немедленной смертью. Но именно в ту тяжелую пору Ребе личным примером доказал, что заповеди Торы можно выполнять при любых обстоятельсьвах. Об этом вспоминают разные люди, и каждый приводит известные ему примеры мужества Ребе. О том, как через Альпийские горы пронес он муку для выпечки мацы, хотя было известно - немцы расстреливают людей только за ее хранение. И о том, как Ребе с риском для жизни перешед границу и привез своим друзьям из неоккупированного сектора Франции плоды этрогим? без которых праведный еврей не представляет себе праздника Суккот. К тому времени Раби Йосеф-Ицхак, находившийся тогда в Америке, получил для дочери и зятя въездные визы. Через Марсель, миновав немецкие кордоны, Ребе с женой уехали В Соединенные Штаты.
Военные и первые послевоенные годы - время отчаяния еврейского народа и кажущегося крушения всех надежд. Даже в благополучной Америке не все было благополучно. Среди миллионов эмигрировавших сюда из Восточной Европы евреев нарастала ассимиляция; цели и смысл Любавичского движения были для них ничего не значащим набором слов, вроде теории относительности, о которой всякий слышал, но почти никто не понимает. Возвращение американского еврейства к подлинной религии началось в 1940 году, после приезда шестого Любавичского Ребе. На его торжественной встрече глава американских евреев предложил Ребе - и весьма откровенно - не вмешиваться в здешнии еврейские дела. Требование было заключено в безупречную дипломатическую оболочку: "Не забывайте - мы коренным образом отличаемся от евреев Европы!"
Начало возврата к Торе и еврейству - это ответ предыдущего Ребе: "Америка не отличается от любой другой страны диаспоры!" Действительно, прошло не так уж много времени, и Любавичское движение охватило Америку. Десять лет спустя дом номер 770 на Истерн Парквей в Нью-Йорке превратился в сердце и центр мирового движения Хабад.
Седьмой Любавичский Ребе осуществил начатое предыдущим Ребе: движение Хабад стало поистине всемирным. Сегодня вы можете встретить хасида Ребе во Франции и в глухой деревушке Туниса, в Австралии, Бразилии, Южной Корее... Свет Хабада освещает теперь всю планету. "И не заходит солнце" над Любавичским движением.
Сильный Израиль
Напоминание:
Эта книга была написана 20 лет назад. Тем не менее, содержащаяся в ней информация имеет прямое отношение к сегодняшней обстановке в мире и в Израиле и заставляет сделать вывод, что слова Ребе - это слова пророка и к ним необходимо прислушиваться.
— Когда еврей идет по улице, — говорит Ребе, — это идет часть Святости, потому что каждый еврей — частица самого Всевышнего...
Нельзя забывать, что ты еврей, следует гордиться, что ты еврей, а тем, кто скрывает свое еврейство, стоит прислушаться к словам Ребе:
— Скажу о неприятном. Каждый израильский гражданин, выезжая на Запад, представляет свой народ, либо официально — израильское правительство. Однако, когда он садится за стол, то наравне с неевреями ест и пьет трефное и стесняется попросить кошерную пищу. Вдруг назовут фанатиком... Несколько лет назад Садат был с визитом в Америке и на обеде у президента Соединенных Штатов демонстративно отодвинул бокал с вином. Он попросил принести ему сок и сослался на завет Мухамеда, который запретил вино своим последователям. Тогда же Садат отменил совещания по пятницам, поскольку пятница у мусульман — священный день. Он не стеснялся следовать мусульманским законам, отчего же иные евреи стыдятся поступать по Торе?..
Ребе постоянно призывает евреев к твердости и считает разумным брать уроки и у наших недругов. Последний раз он упомянул Садата, когда египетский президент приехал в Израиль:
— Садат отправился в Иерусалим, чтобы доказать арабским странам и другим державам, которые отнеслись к этому визиту весьма прохладно, что он независим и будет поступать, как считает полезным для своей страны и своего народа. Так и Израиль не должен оглядываться по сторонам и поддаваться чужому нажиму, когда решает, что лучше для евреев и Святой Земли. Надо шагать уверенно, держаться твердо — это не повредит, наоборот, возвысит престиж Израиля среди других народов.
Внимание Всевышнего, говорит Талмуд, постоянно направлено на землю Израиля. Там же сказано: «Праведники подобны своему Творцу», — внимание Ребе постоянно приковано к событиям в Эрец Исраэль. Хасиды не состоят в каких-либо партиях. Движение не принимает участия в политической жизни, и Ребе всегда объективен и в тоже время пристрастен. Он — на стороне евреев. Ребе не любит политиканство и осуждает тихую дипломатию, он никогда не скрывает своего мнения и, если видит ошибку, резко критикует опасное соглашательство израильского правительства. Как-то высокий израильский чиновник спросил у Ребе: имеет ли он право, оставаясь в Америке и не ступив ни разу на землю Израиля, давать советы. Ребе ответил:
— Когда на чаше весов лежит безопасность трех миллионов евреев, каждый — внутри и вне Израиля — имеет право, даже обязан, помочь. Он может, конечно, ограничиться посылкой чека, но порой важнее добрый совет...
Судьба трех миллионов израильских евреев — общая наша судьба. Нет в мире еврея, которого бы не трогала, не волновала судьба Святой Земли. Да, Ребе никогда не бывал в Израиле, но наилучший стратегический обзор как раз и требует отстраненной позиции.
Мудрость советов Ребе, не всегда принимаемых, но всегда обсуждаемых в Израиле, — подсказана Торой. Тысячелетиями, в изгнании, евреи продолжали называть Израиль именем «Арцейну» — наша страна, потому что она — наследство, дарованное Б-гом. Он сказал праотцу Аврааму: «Твоим детям Я отдам эту страну», — и только нееврей может всерьез обсуждать проблему: отдавать или не отдавать исконно еврейскую землю. Когда же евреи уступают — отступают в Синае или возвращают часть Голанских высот в обмен на ничего не значащие клочки бумаги, именуемые резолюциями ООН, с которыми до и после их подписания никто не намерен считаться, — давление на Израиль мгновенно усиливается. Достаточно просмотреть подшивки старых газет — любая уступка израильтян, тем более отвод войск, приводит к немедленной вспышке кровавого террора. Враг — наилучший барометр: в неуступчивости видит силу, в компромиссах — слабость. Ребе говорит:
— Соглашаясь на компромиссы, евреи навлекают на себя беду, каждое компромиссное решение — непоправимый вред духовной стойкости народа. Все началось десять лет назад, когда израильтяне присоединились к резолюции 242, а не сказали решительно, что земля Израиля дана им Создателем Мира и они не хозяева, чтобы распоряжаться ею. Подпись Израиля под резолюцией ООН была величайшей ошибкой: арабы получили право требовать любые уступки лишь увеличивают встречное давление, и никому не дано знать, где кончится этот нажим...
Принято не верить пророкам, в даре ясновидения есть что-то обидное для самолюбия людей, особенно профессиональных политиков. Когда то пророков забрасывали камнями, в гуманном ХХ-ом — просто замалчивают. За несколько дней до начала Йом-Кипурской войны Ребе предупредил о ее приближении. Предвзятость тогдашних руководителей Израиля помешала им прислушаться к вещим словам. В сентябре 1974 года премьер Израиля Ицхак Рабин заключил в США соглашение о крупных поставках современного оружия. Фанфары в израильской прессе по поводу нынешней мощи страны прорезал трезвый голос Ребе. Надежда на новое вооружение, сказал Ребе, — иллюзорна, Америка продаст его арабам в еще большем количестве. Этого не может быть, закричали со всех сторон, откуда Ребе известно, что и арабы получат новейшую американскую технику. В ответ Любавичский Ребе сослался на обычный здравый смысл (что, кажется, звучит убедительнее всего для людей, далеких от религии). Если Америка соглашается вооружать три миллиона евреев, можно не сомневаться она продаст еще больше оружия ста миллионам арабов.
Пророков замалчивают. Израильское правительство сделало вид, что не заметило предупреждения Ребе, никто и не подумал протестовать против вооружения арабов... Прошло три месяца, и тайное стало явным, вскоре все узнали об огромных контрактах на продажу оружия Саудовской Аравии, Иордании, Ливану... А государственный департамент США позволил себе намекнуть, что эти поставки, заранее известные Израилю и его дру- зьям в Америке, были подготовлены и подписаны при их молчаливом согласии...
Можно упомянуть также историю с оборонительной линией Бар-Лева, которую премудрые израильские стратеги протянули вдоль берега Суэцкого канала. Долговременные оборонительные сооружения и подземные бункеры этой линии обошлись в миллиарды!
Еще до начала строительства Любавичский Ребе предупреждал, что каждая лира, угробленная в Суэцкий берег, принесет не пользу, а вред. Что надежды на оборонительную прочность линии Бар-Лева породят опасное благодушие, а военное значение этой бетонной ограды, если вспомнить опыт прошлых войн, равно нулю. Кроме того, говорил Ребе, сидение под землей отрицательно повлияет на возвращения освобожденных территорий. При сегодняшних отношениях между США и Израилем психику солдат, обреченных на многомесячное заточение в безлюдном, глухом районе.
Сегодня, когда мы знаем, как разворачивалась Иом-Кипурская война, можно только разводить руками. Независимо от предупреждающего голоса Ребе, как мог Израиль сделать ставку на безнадежно устаревшую идею! Военный опыт ХХ-го и даже прошлых столетий убедительно свидетельствует, что любые долговременные оборонительные линии прорываются мгновенно. Казалось бы, достаточно одного напоминания Ребе о линии Мажино — не защите, а ловушке для французской армии, но... видимо, на всякого мудреца довольно простоты. Линия Бар-Лева была построена.
Потом, уже после войны, израильские генералы единодушно признавали, что ставка на линию Бар-Лева оказалась серьезной ошибкой, и Ребе был прав, предлагая вместо нее мобильные войсковые соединения, готовые ответить ударом на удар в любой точке границы... Что поделать, пророков замалчивают, даже если каждое их предсказание становится трагической реальностью.
Прошлое израильское руководство отмахивалось от советов Ребе, сегодняшнее — начало прислушиваться, но время ушло. Если бы десять лет назад — спокойно, не демонстрируя силу, а как должное — начали заселение освобожденных территорий, мир давно бы смирился со свершившимся фактом. И не было бы в нынешних израильско-египетских переговорах непримиримого пункта о Синайских поселках и поселениях на Западном берегу Иордана, не было бы американского нажима и яростных арабских протестов. Время спокойного заселения ушло безвозвратно.
Но непоколебимым остается мнение Ребе, который призывает не считаться ни с чьим давлением, если речь идет о будущем Святой Земли. Отход с освобожденных земель, считает Ребе, противоречит слову и духу Торы, создает смертельную опасность для государства Израиль. Ребе презирает политиканство, он — за переговоры с открытым забралом: не может быть мира под дулами пушек и ракетных установок, Израиль должен быть цельным в своих границах; в переговорах о жизни и смерти нужно следовать не лукавым советам политиков, а слушать военных экспертов по стратегии и безопасности. Так считает Ребе:
— Тора говорит: если жизнь человека в опасности — посоветуйся с врачом. Когда под угрозой жизнь солдат, надо верить военным специалистам, которые утверждают — возвращать нельзя ничего: Это может привести к новой войне и новым жертвам.
Раньше мнение военных замалчивалось, сейчас оно общеизвестно, и никто не смеет сказать, что не знал, — каждая пядь земли, отданная на Западном берегу, — это страшная опасность для Израиля, для жизни тысяч и тысяч людей.
— Многие жертвы и напрасные жертвы войны Судного дня объясняются тем, что не слушали военных. Политики решили рискнуть и отмахнулись от мнения специалистов, которые советовали нанести превентивный удар или хотя бы объявить всеобщую мобилизацию. Недальновидность политиков погубила людей. Эту ошибку нельзя повторять.
— Нельзя ошибаться и опять ошибаться. Нужно делать выводы из своих оплошностей. Во время Шестидневной войны, например, на фронте Старого Иерусалима было больше жертв, чем где бы то ни было. Я поинтересовался, как могло случиться, что на самом тихом участке фронта больше всего погибших. Ведь по логике вещей должно быть наоборот. Тогда мне никто ничего не ответил, попытались отмолчаться. Но я упрям, настоял на своем, и в конце концов выяснил, в чем было дело. Оказывается, было запрещено занимать Старый город. Повсюду наступали, а здесь стояли в нерешительности под выстрелами, и так простояли несколько дней. Наконец, командование не выдержало, полетели запросы, и после долгого молчания пришел ответ: ведутся политические переговоры!.. А когда получили приказ и пробились в Старый город... пришлось опять остановиться. Не было плана наступления в этом районе.
— Я спрашивал, в чем дело, почему военным было дано указание заблаговременно разработать планы наступления повсюду, кроме Старого Иерусалима? Почему, спрашивал я, прорваться к Суэцкому каналу важнее, чем занять священную столицу — Иерусалим!? Никто не дал мне вразумительного ответа. Это настолько элементарно, что не стоило и отвечать. Они не собирались занимать Старый город! А почему? Потому что их сознание не в Святой Земле, оно все еще пребывает в диаспоре. Когда занимают Синай — сталкиваются только с Египтом, когда наступают на Голаны — имеют дело с Сирией, а когда вступают в Старый Иерусалим, приходится конфликтовать с Ватиканом, а потом с другими влиятельными неевреями или влиятельными евреями. Вот отчего политические соображения привели на фронте Старого Иерусалима к многочисленным и ненужным жертвам.
— Почему я вспомнил об этом? Потому что нельзя бесконечно повторять одну и ту же ошибку. Во время войны главное решение принадлежит армии, а не политикам, которые сегодня обсуждают возврат территорий, хотя возвращать их категорически нельзя...
Ребе опасается повторения ошибки 1957 года, когда Синайский полуостров был возвращен Египту, и не верит арабским мирным договорам. Как-то его спросили, не приведет ли такая неуступчивая позиция, если ее примет израильское правительство, к новой войне?
— Я умоляю израильских руководителей, — ответил Ребе, — не уступать ни единой пяди Святой Земли только из желания предотвратить новую войну. Единственный для Израиля способ избежать очередных сражений — не отступать ни на шаг и сохранять готовность...
Нельзя жить с оглядкой на магические цифры: три миллиона евреев и сто миллионов арабов. Евреи всегда были в меньшинстве и никогда не побеждали количеством. «Как Святость не может быть измерена в цифрах, — говорит Ребе, — поскольку не подлежит математическим категориям, так и военное превосходство не измеряется числом солдат и количеством оружия. Маленькая, хорошо обученная и воодушевленная армия способна разгромить армаду с любым арсеналом вооружения». Да, евреи маленький народ — овечка среди семидесяти волков — но, пока за ними поддержка Всевышнего, число волков не имеет значения. Но если евреи забудут о своей особой природе, если поведут себя, как другие народы, полагаясь лишь на волчью хватку... Б-жественное покровительство не распространяется на волков. «Что же особенного тогда в евреях? Почему бы другим народам не растерзать нового волка, который чем-то помешает остальным семидесяти?!» — предупреждает Ребе правительство Израиля, которое тешится иллюзиями абсолютной независимости и самостоятельности. Истина, однако, такова, что никогда еще еврейское государство за всю свою короткую историю не было зависимо, как сегодня, от требований или даже диктата чужих государств.
Когда в очередной раз выясняется, что Ребе опять был прав и его совет уберег бы от многих бед и потерь, обескураженные оппоненты выдвигают последний довод:
— Нам не нужны советы со стороны. Отчего Ребе не переезжает в Израиль? Здесь мы прислушивались бы к каждому его слову...
Это не шутка — правда, и порой не знаешь, возмущаться ею или горько смеяться.
Можно позволить себе сравнение и представить Ребе капитаном еврейского корабля. Капитан, как известно, уходит последним. И пока последний еврей нс покинул диаспору, Ребе остается на капитанском мостике Истерн Парквей 770 в Нью-Йорке.
Его слушает вся планета
Нет человека в мире, кто бы не знал Любавичского Ребе. Имя рабби Менахема Мендела Шнеерсона, его известность, давно перешагнули границы религиозного еврейства. Его 75-летие в 1977 году праздновал весь еврейский мир и, конечно, Израиль. Книга поздравлений Любавичскому Ребе побывала в больших и малых городах, в кнесете и кибуцах, у политиков и общественных деятелей. И неожиданно выяснилась любопытная подробность: руководители Израиля и оппозиция, люди разных партий и взглядов, часто яростные, непримиримые противники — объединились в преклонении перед святым именем Любавичского Ребе.
От правых до крайне левых (исключая коммунистов) как один подписали поздравления в Бруклин. А мэры всех израильских городов передали делегации, уезжавшей в Америку, символические городские ключи с пожеланиями, чтобы Любавичский Ребе был хранителем еврейского государства. 75-летие Ребе отметила официальная Америка, а многие главы иных государств прислали личные поздравления. Президенту Картеру, пригласившему юбиляра в Белый Дом, Ребе ответил вежливым отказом: его добровольное обязательство не покидать границ Бруклина одинаково относится к Израилю и Америке, однако Ребе не удалось избежать пышной, хотя и заочной, церемонии. В Вашингтоне впервые в истории в помещении Сената США был сервирован строго кошерный стол для сенаторов и конгрессменов 35 штатов Америки и пятисот высокопоставленных гостей. Ветеран Сената и бывший вице-президент США Хьюберт Хемфри, председательствовавший на этом вечере, сказал: «Мы привыкли, что в этом городе, в этом здании, обычно чествуют нас, но сегодня нарушим традицию. Мы собрались здесь, чтобы приветствовать главу Движения Хабад — раввина Менахема Мендела Шнеерсона, а в его лице — все Любавичское движение, обогатившее американский народ крепкой и глубокой Верой!»
Изменяются моды, уходят поветрия, но суть человечества не меняется. «Чуть-чуть поскреби атеиста, — говорит поговорка, — и обнаружишь верующего». Все нравственное, что есть или осталось в людях, благодарно откликается при слове Вера. Все нравственное в Соединенных Штатах Америки, где религия всегда была цементом общества, приветствует миссию Любавичского Движения и помогает ему словом и делом. В государственных школах Америки, например, час в неделю преподают основы Иудаизма. В поддержку одной из важнейших кампаний Ребе — о еврейском воспитании в духе Торы — Хьюберт Хемфри внес в Сенат США резолюцию, прокламирующую 1977-ой как «год еврейского воспитания». Аналогичная резолюция была внесена и в Конгресс, а годом раньше Абрахам Бим, тогдашний мэр Нью-Йорка, провозгласил 1976-1977 годы посвященными еврейскому воспитанию в неофициальной столице Америки. В приводимой здесь прокламации Бим выражает уверенность, что кампания, начатая Ребе, укрепит морально-этические устои всех жителей Нью-Йорка...
Одна из самых привлекательных черт в Любавичском Движении — его глубокая человечность и человеческое обаяние его духовного лидера. Ребе не относится к той категории абстрактных вождей, что являют себя последователям и единомышленникам только с высокой трибуны. Ребе — близкий друг и наставник каждого хасида, настолько близкий, ежедневно доступный, в любую минуту открытый для встречи, что не посвященному в это трудно поверить. Десятки, порой более сотни людей входят в дверь кабинета на Истерн Парквей в дни приемов Любавичского Ребе, а те, кто не может по каким-то причинам приехать, общаются с Ребе в письмах или — в случае крайней необходимости — звонят ему из Касабланки, Мадрида, Иоганесбурга, Сингапура... Хасиды считают абсолютно естественным советоваться с Ребе о каждом элементарно важном событии своей жизни. В письмах, получаемых Ребе, и вопросах, задаваемых ему на приемах, не только философские откровения в Торе, но обычные трудности и проблемы повседневной жизни простых людей: поменять ли квартиру, как воспитывать ребенка, соглашаться или не соглашаться на операцию, и как относится Ребе, например, к соблазнительному, однако спорному предложению перейти на другую работу... Любые возмущения, даже легкая зыбь, пробежавшая по океану Движения Хабад, немедленно подкатывается к дверям кабинета Ребе.
Каждое утро к дому номер 770 на Истерн Парквей подъезжает почтовый фургон, и в маленькую комнатку, гордо именуемую канцелярией Ребе, заносят мешки с почтой. Как подсчитали любители арифметики, Ребе в среднем получает двести писем в день и посылает ответы в 70 стран мира. Что в этих письмах — проблемы мироздания или вопрос о целесообразности переезда в другой город — никто не знает. Ребе сам вскрывает письма и сам отвечает каждому: своим посланцам на всех континентах, книгоиздателям и авторам, педагогам и мыслителям, любавичским и иным организациям, руководителям общественных и политических движений. Но львиная доля его переписки — с простыми людьми по их частным делам. Можно изумляться, откуда у Ребе время ответить каждому, причем очень часто на его родном языке, но всеобщее преклонение перед ним вызывает не количество, а содержание: мудрость и глубина советов.
Получить письмо Ребе, побывать у него на приеме или услышать его выступление — это огромное, для некоторых — поворотное событие жизни. Скромные традиционные собрания хасидов — или «фарбрейнген» на идиш — благодаря выступлениям Ребе стали явлением необычайным. «Когда говорит Ребе, его слушает вся планета». Это не только образное выражение: выступления Ребе транслируются по специальной коммуникационной связи во все любавичские центры мира. Блестящая эрудиция, великолепная осведомленность, чувство «пульса» мирового еврейства, своеобычная, всякий раз оригинальная точка зрения, свободная и увлекательная манера изложения — никогда по бумажке! — завораживают слушателей. Удивительно ли, что в дни фарбрейнген Ребе в Любавичскую синагогу приезжают издалека не только хасиды, но даже и люди, далекие от религии; мудрено ли, что просторный зал синагоги не вмещает собравшихся, и опоздавшие слушают Ребе через динамики в соседних комнатах синагоги, и даже здесь переполнено и «яблоку негде упасть». Более пяти тысяч человек собирают порой фарбрейнген Ребе, и в этой огромной толпе между строго одетыми хасидами можно увидеть светлый пиджак университетского профессора, франтоватую шляпу с пером модного художника, роскошный костюм бизнесмена или рваную куртку и длинные волосы хиппи, напряженно внимающего мыслям Ребе.
Я мечтал о ней долгие годы
Еврейская история полна легенд. Легендарно само появление нашего народа, дымкой чуда окутаны ушедшие тысячелетия, в чуде явном и скрытом лежит объяснение многих событий нашей действительности. «Тот, с кем происходит чудо, его обычно не замечает», — говорит наша Тора, но должно быть в крови: в трудную минуту жизни, в час беды религиозному еврею свойственно уповать на таинственное доброе вмешательство. И оно приходит. К тем, кто ждет, кто надеется и верит в Него. В это трудно поверить трезвому рационалисту, с рационалистами ничего таинственного и не происходит кого миновала Вера, того обойдет и чудо, однако, как говорил Баал-Шем-Тов, Б-жественная искра может «воспламениться и вознестись» в любом человеке...
Казалось бы, что есть на свете трезвее и практичнее делового Майами. Отпускная суета, магазины, конторы, виллы, белоснежные небоскребы-отели — индустрия отдыха и внутри — еврейская ортодоксальная школа для 160 мальчиков и девочек. Как это бывает — иногда или часто — школа увязла в долгах: учителя не получали зарплату, молчали отключенные телефоны, некому было развозить детей по домам... неумолимые проценты приближали катастрофу — долг перерос 200 тысяч долларов. Напрасно директор школы Шолом-Бер Липскер стучался в двери еврейского Майами. Трезвые и богатые рационалисты спокойно наблюдали за гибелью школы.
Спасение пришло с неожиданной стороны. Отчаявшийся Липскер рассказал о трагедии школы маленькой группе евреев, которые раз в неделю приходили к нему домой для изучения Иудаизма. Один из евреев полез в карман за чековой книжкой...
Они познакомились три года назад, случайно, на улице, еврей подошел к незнакомому еврею и предложил надеть тефиллин. Мистер Ландау усмехнулся в ответ, он уже надевал тефиллин однажды, ровно 33 года назад, в день Бар-Мицвы. Ему достаточно детских воспоминаний, и, к сожалению, он не может продолжить разговор — его ожидают теннисный корт и приятель. Спасибо за приглашение, возможно, он и зайдет послушать, как обучают Иудаизму взрослых людей... На этом они растались, но что-то — кто может ответить, что — заинтересовало Ландау, он пришел на следующее занятие, с тех пор за три года не пропустил ни одного, и в день, когда узнал о надвинувшейся на школу беде, — выписал чек в полмиллиона долларов. Потом он пожертвовал еще четверть миллиона и выстроил для школы новое здание неподалеку от океана.
Рационалист назовет это стечением обстоятельств: оглядываясь назад, очень просто подобрать удобное объяснение всему на свете, но кто-то смотрел вперед... Шолом-Бер Липскер приехал в Майами как посланец Ребе.
Великих людей обыкновенно считают отрешенными от земного, чуждыми прозе и материализму обыденной жизни. Это неверно, или люди неправильно толкуют слово «величие». Истинное величие невозможно без подлинной, глубокой человечности. Тот, кто сострадает боли всего народа, обязательно чуток и к горю отдельного человека. Не только мудрое ясновидение притягивает людей к Любавичскому Ребе, их влечет к нему умение Ребе сопережить заботы ближнего и то удивительное духовное очищение, которое приносят беседы с ним. Немудрено, что тысячи хасидов ощущают постоянную потребность видеть Ребе или слушать Ребе или хотя бы писать ему.
К Ребе приходят печальные и уходят повеселевшие, идут убитые горем и уносят надежду, приходят неверующие и... не уходят — луч света, упавший на них от Ребе, высвечивает дорогу в новую жизнь.
Познавший Истину знает ответы на все вопросы. Раввин, посвятивший жизнь изучению Торы, выходит сияя из кабинета Ребе, а президент Израиля, затворяя дверь, доверительно говорит окружающим: «Он сведущ во всем, ничто от него не скрыто!» В приемные дни на Истерн Парквей можно увидеть все еврейство мира: политического лидера и редактора газеты, министра Израиля и главу Джойнта, государственного служащего и рабочего, руководителей Любавичских центров и домохозяек, студентов, писателей, художников, философов, продавцов, бизнесменов... Они хотят получить ответ на личные вопросы, а также узнать точку зрения Ребе на общественные проблемы, потому что в его словах — Истина. Посланцы Ребе просят обсудить с ними их миссию, а люди науки — порой известные, большие ученые, — не умея примирить науку и религию, обращаются к Ребе за помощью. Однажды он сказал:
— Когда у Эйнштейна спросили, как он относится к религии, Эйнштейн ответил, что, чем большее знание о мире дает ему наука, тем явственнее видит он руку Всевышнего, правящего вселенной. Эти слова он просил опубликовать от своего имени, и они в свое время произвели огромное впечатление...
В 1972 году из Советского Союза уехал профессор Брановер — крупный физик, специалист по магнитной гидродинамике, сотрудник Латвийской Академии наук, автор более ста монографий, учебников и научных работ. Герман Брановер — один из тех, кто обратился к Иудаизму, вошел в движение Хабад еще в СССР. Недавно издана книга его воспоминаний — «Возвращение», о возвращении ученого от идолов науки к мудрости заповедей и Торе. Герман Брановер рассказывает о встрече с Ребе:
«С тех пор как мы уехали из Советского Союза, я встречался и беседовал со многими знаменитыми людьми. Здесь же хочу рассказать о самой главной, самой важной и самой впечатляющей встрече — о встрече с человеком, стоящим на несоизмеримой со всеми другими высоте, — с Любавичским Ребе, Великим Евреем, наставником всего нынешнего поколения...
Я готовился к этой встрече и мечтал о ней долгие годы. Всячески пытался представить себе, как это будет. Я слышал об этом великом человеке много, очень много от хасидов, встречавшихся с ним и безгранично преданных ему. Не скрою, мера преданности, восхищения и преклонения перед Любавичским Ребе иногда смущала меня, и, невзирая на то, что к этому времени я уже достаточно глубоко проникся идеями Хабада, упомянутое обстоятельство иногда тревожило меня, пробуждая отголоски давно преодоленного мною скептицизма. Поэтому, ожидая первой встречи с Ребе с таким волнением и нетерпением, я вместе с тем испытывал некоторое опасение, что встреча разочарует меня.
... Мы вошли в кабинет к Ребе, и с первой минуты ощущение было такое, словно мы знакомы с ним многие годы и продолжаем разговор, начатый давным-давно. До нас Ребе принял человек пятьдесят, и время было заполночь, однако на его лице не было видно и следа усталости, а внимание и интерес к нашим делам были такими, какие не всегда ощущаешь даже со стороны близких родственников. Поражало, насколько Ребе сведущ в политике, различных естественных науках, литературе, экономике, обстановке в Израиле и России. Величие его в Торе общеизвестно и потому воспринималось как само собой разумеющееся. Невероятным показалось, насколько Ребе знает и помнит обо всех наших личных, семейных делах и обстоятельствах.
И, наконец, — его удивительные глаза. Голубые и чистые, они то пронизывают насквозь, объемлют собеседника вниманием и участием, то искрятся тысячами смешинок. А между этими крайними выражениями — еще несчетное число других, никогда, как кажется, не повторяющихся, но всегда похожих в одном — в них беспредельная посвященность собеседнику или слушателям.
Разумеется, мои опасения разочароваться рассеялись без следа. Я встречался с Ребе позднее еще много раз, слушал его многие часы. Он говорил и о вечных проблемах еврейства, и о событиях дня, и о труднейших философских проблемах, и о будничных заботах государств и личностей.
Каждый раз меня поражает, когда Ребе напоминает мне содержание наших предыдущих бесед, состоявшихся год, два или три тому назад. Часто оказывается, что я забыл даже саму тему или событие, а Ребе напоминает мне мельчайшие детали. Я уже упоминал, что встречался в течение последних лет со многими знаменитыми людьми — политиками, учеными, писателями. Я не видел, чтобы кто-либо из них мог так слушать, как Ребе, быть настолько причастным, отвлечься от всех других мыслей. Когда говоришь с этими людьми, всегда ощущаешь, что большая часть их внимания прикована к тому, что было перед нашей встречей, или к тому, что будет после нее, или что их гложут собственные заботы. Большинство людей вообще могут понять собеседника только, когда с ними говорят с их собственной позиции, в ключе их собственной психологии. Если же собеседник анализирует какую-либо проблему с позиции им незнакомой или для них неприемлемой, они просто перестают воспринимать собеседника, словно радиоприемник, который вдруг настроили на другую волну. Кроме того, всегда ощущается, как они взвешивают свои слова, соразмеряя их с личными и партийными интересами, своим престижем и т. д. Что касается совета или решения, то они всегда стараются отложить ответ, оттянуть. Ребе понимает все с полуслова — о чем бы вы ни говорили и каковы бы ни были ваши позиции и взгляды. Он весь — олицетворенное присутствие и принимает решение или дает совет мгновенно, ему не нужно с кем-то советоваться и всегда ощущаешь, что совет этот или решение сообразованы только с желанием блага евреям в целом и собеседнику в частности, блага — в духовном и обычном житейском смысле.
Каждый раз, когда мне доводится видеть и слышать, как Ребе мгновенно принимает решения, я невольно противопоставляю его всем другим людям, которых мне приходилось наблюдать в такие минуты. Мне вспоминаются, с одной стороны, бесконечно оглядывающиеся на более высокое начальство советские функционеры, а с другой — израильские деятели, решимости которых обычно хватает лишь на то, чтобы в каждом сложном случае немедленно создать еще одну комиссию, которая, авось, разберется.
Советы Ребе иногда воспринимаются с трудом, бывает даже, что они с первого взгляда кажутся нелогичными, приходится бесполезно ломать голову над тем, чем бы этот совет мог быть рационалистически обоснован. Но если хватает порядочности и силы воли последовать этому совету, так и не найдя рациональных соображений, стоящих за ним, то неизменно убеждаешься — иногда спустя месяцы или даже годы — как бесконечно правилен был совет и куда завело бы пренебрежение им.
Что дает Ребе эту удивительную силу провидения? Гениальность? Феноменальная память и аналитичность ума? Погруженность в Тору и отсутствие каких-либо личных, земных устремлений, что вместе определяет у евреев понятие о цадике? Неведомое нам Б-жественное откровение? Или, может, бесконечное доверие множества хасидов ставит Ребе в духовных мирах в особое положение посредника между Б-гом и людьми? Не берусь ответить. Быть может, все перечисленное вместе... Но, конечно, это нечто гораздо большее, чем даже самые исключительные человеческие способности. Как бы там ни было, Ребе, несомненно, единственный человек в мире, кому бы я без колебания вверил судьбу свою и своих близких».
... Как-то в нью-йоркском аэропорту Кеннеди произошла необычная сцена. В вестибюле, куда входили пассажиры рейса «Эль-Аль», вдруг зазвучала советская песня: «И в воде мы не потонем, и в огне мы не сгорим...»
Ее пели хором молодые и старые мужчины. Они смеялись и танцевали, и кто-то плакал, а кто-то поднялся на импровизированную трибуну, и любопытные американцы, окружившие толпу бородатых людей, вдруг услышали русскую речь. А потом английскую:
— Не волнуйтесь, мы плачем от радости, — сказал молодой человек. — Мы недавно покинули СССР, ушли из советского изгнания, где долгие годы сражались за право быть евреями и верить в Б-га... Мы поем советскую песню, но вкладываем в нее еврейский смысл — мы были в огне, нам понадобилась вся наша стойкость, но мы остались в религии и вчера получили награду...
Они прилетали в Нью-Йорк к Рош бней Исраэль.
Штаб Машиаха |
|
|
1+1 СКИДКИ
НА РЕКЛАМУ
054-7231651 |
|
| |
|
|
|
