|
|
Судьба еврейских детей в годы оккупации на территории Белоруссии. Леонид Смиловицкий
|
Судьба еврейских детей в годы оккупации на
территории Белоруссии
Из книги Леонида Смиловицкого "Катастрофа евреев в Белоруссии,
1941-1944 гг." (Тель-Авив, 2000 г.), с. 67-94
Весь послевоенный период в Советском Союзе тема "дети и Холокост" подменялась темой "дети и война"(1). Только начиная с 1990-х гг., появились первые книги, рассказывающие судьбе еврейских детей в период войны(2). На Западе и в Израиле этой теме начали уделять внимание значительно раньше(3), хотя примеры по Белоруссии отсутствуют даже в новейшей литературе(4). В Белоруссии, которая наиболее пострадала в годы войны среди других бывших республиках СССР, история нацистского геноцида разработана достаточно подробно(5). Однако при этом не было принято говорить о жертвах среди еврейского населения. Сегодня белорусская историография продолжает сохранять прежнюю методологическую ошибку, настаивая на том, что трагедия евреев Белоруссии являлась неотъемлемой частью трагедии белорусского народа, тогда как нацисты никогда не убивали белорусов по этническому признаку.
Документы о Холокосте в Белоруссии сохранили мало сведений, посвященных детям. Почти не осталось описаний их поведения в гетто, мироощущения, взаимоотношений со взрослыми и сверстниками, евреями и неевреями. Посещать школу немецкие власти им запретили, а немногочисленные детские учреждения носили характер временных приютов, боровшихся за выживание. Большинство свидетельств было получено после войны, когда дети выросли и вступили в самостоятельную жизнь. Все эти годы они хранили свой трагический опыт и искали объяснения случившегося. Современная литература о Холокосте накопила достаточно личных рассказов, историй, воспоминаний о детях, в том числе дошкольного и младшего школьного возраста. Важность их трудно переоценить. Это почти единственный источник, дающий представление о происходившем с точки зрения детской психологии. Известно, человеческая память избирательна и пристрастна в восприятии прошлого. Рассказы многих изобилуют подробностями и деталями, которые спустя десятилетия нельзя проверить.
Наименее изученная сторона проблемы, которая и в будущем будет вызывать большие трудности у исследователей -- отсутствие достоверной статистики. Известные только общие числа. Из шести миллионов жертв Катастрофы восточноевропейского еврейства дети составили почти полтора миллиона чел. Сколько среди них было из Белоруссии? Потери еврейского населения в республике были катастрофическими. Если в начале июня 1941 г. вместе с еврейскими беженцами из Польши евреи насчитывали в БССР почти 1 млн. чел., то в 1959 г., спустя 15 лет после её освобождения, только 150 тыс. чел. Нацисты не вели специальный учет детей. Их интересовали взрослые узники, как бесплатная рабочая сила, квалифицированные специалисты. Особое отношение существовало к бывшим советским и партийным работникам, активистам, потенциальным противникам режима, подлежавшим немедленной ликвидации. Дети выпадали из этой схемы. Но роль и влияние их на мир взрослых были очень велики. Они были самой острой болью и главной надеждой обитателей гетто. Особенность детского восприятия состоит в осмыслении самых сложных понятий предельно просто, даже предметно-конкретно. Мир они делят на "плохих" и "хороших", "добрых" и "злых". Поэтому тема "дети и Холокост" остается одной из наиболее трудоёмких. Она настолько осязаема, что почти никого не оставляет безучастным, доступна для массового восприятия, а значит субъективна. Мало документов, много эмоций. Ответы на её вопросы могут быть найдены путем обобщения и сопоставления обширной базы данных, которая накапливалась все послевоенные годы.
Начало войны
В период стремительного наступления немецких войск лишь немногих детей смогли вывезти вглубь страны. Территория БССР была оккупирована к началу сентября 1941 г., а эвакуироваться удалось только десяти процентам еврейского населения республики (6). Если принять во внимание, что взрослое трудоспособное мужское население было призвано в Красную Армию, то можно предположить, что дети составили не менее одной третьей части вывезенных в восточные районы СССР.
Сотни еврейских детей находились к началу войны на отдыхе в летних лагерях, детских садах и яслях. Дети Баси Цукерман с началом войны отдыхали в дачном поселке Ждановичи недалеко от Минска. Её предприятие эвакуировали в Саратов и Бася пыталась забрать Жанну и Риту, но проезд в этом направлении был закрыт. Басю не пустили в Ждановичи, пообещав, что детей самостоятельно эвакуируют. Однако всё сложилось иначе. Спустя некоторое время, Жанна и Рита со своим дядей Айзиком Цукерманом оказались в гетто Минск. Все дети погибли, выжил только Айзик, который бежал в лес и воевал в партизанском отряде им. Пархоменко бригады им.Чапаева(7). Сын и дочь поэта Моисея Кульбака, Рая и Илья, вместе с детским садом отдыхали в Ратомке, а их двоюродные сестры и брат -- Инна, Матуся (Матильда) и Эля (Илья) Кульбаки -- в пионерском лагере в Тальке под Минском. Когда город начали бомбить, сестра Моисея Кульбака Таисия (Тоня) поехала в Ратомку забрать Раю, но детсад уже эвакуировали. Кульбаки остались жить в местечке Лапичи, где погибли в августе 1941 г. -- апреле 1942 г. (8). Волику Рубежину 25 июня 1941 г. начальник пионерского лагеря "Медвежино", в который родители привезли его перед самой войной, сказал, что машин нет и добираться в Минск нужно самостоятельно. Подойдя к своему дому на Степянской улице, мальчик узнал, что его мать и младший брат Марик бежали, а отец -- в армии. К дверям была прикреплена записка, из которой он понял, что утром мама была в лагере и они разминулись. Около месяца Волик жил в своей квартире, продавал и менял вещи на Комаровском рынке, чтобы прокормиться, а в августе, как и десятки тысяч других евреев, оказался в гетто(9).
Спасение зависело от умения сориентироваться в сложной обстановке, не растеряться, найти выход, казалось, из безвыходной ситуации. 22 июня 1941 г. было запланировано открытие пионерского лагеря на озере Нарочь для 500 детей. Почти всю организационную работу возложили на старший отряд в возрасте 15--16 лет. Рано утром небо гудело от рева самолетов, которые шли низко с черными крестами на крыльях в сторону Минска. Обслуживающий персонал из местных жителей на работу не вышел. Некому было накормить детей. Начальник лагеря Лев Файшлевич вместе с вожатыми Ривой Берман и Леной Лагацкой вскрыли продуктовый склад. Вожатые Михаил Бурштейн и Лева Марон поехали на станцию Кобыльники искать эшелон для эвакуации. Они сумели добиться у военного коменданта Молодечно 4 вагона для пионерского лагеря. Трое родителей из Вильнюса в последний момент приехали на автобусе и забрали своих детей. Спустя час автобус остановили немецкие диверсанты и расстреляли пассажиров. Уцелел один Дима Любавин, которого тяжелораненым подобрали местные жители и больше полгода прятали в подвале (10).
С началом войны многих эвакуировали в сельскую местность, где угроза артиллерийских обстрелов и бомбардировок была невелика. Часть еврейских детей так и осталась там среди своих белорусских и русских сверстников. Весной 1943 г. в одном из совхозов Минской области нацисты обнаружили целый барак с детьми, которые были предоставлены сами себе. Крестьяне приносили им подаяние, семилетние ухаживали за трехлетними, многие уже погибли от голода, болезней и холода. Немцы пытались выяснить национальную принадлежность детей и отправили всех на вокзал в Минск, где продержали двое суток без еды и питья. Трое старших пытались бежать, но были застрелены. Затем детей стали продавать, начиная с 35 марок за ребенка. Мария Готовцева рассказывала, что немцы зазывали прохожих и торговались. Когда большинство распродали, цену снизили до 10 марок. Дети плакали, протягивали руки и просили: "Купите, иначе нас убьют!" Эти сведения подтвердили минчанки Марфа Орлова и Феня Лепешко(11).
Дети в гетто
Сведений о том, сколько детей было заключено в гетто не сохранилось, но известно, что их было много и они продолжали появляться каждый месяц. В Минском гетто к ноябрю 1942 г. насчитывалось 2.127 детей или 22,5% всех жителей. В самом городе вне гетто проживало 102.132 жителей, включая 44.892 детей в возрасте до 18 лет (44%) (12). Дети мало общались между собой, даже те, кто не отличался раньше замкнутостью, теперь не стремился поделиться с другими. Все быстро повзрослели, детство кончилось с приходом немцев. Книг, каких-либо игр в домах не было, освещения отсутствовало, спать ложились рано. Мальчики и девочки, независимо от возраста были озабочены проблемой выживания. У большинства были мысли, что делать завтра? Общее настроение было подавленным. Люди ходили, разговаривали, размышляли, что делать и как жить, интересовались тем, что происходит в мире, пользовались любой информацией и слухами.
В отдельных гетто несколько раз в неделю разрешали базарчики. Там толпились люди и каждый что-то предлагал. Знали у кого, что можно спросить. Продавали за деньги, обменивали на вещи, реже на драгоценности. Торговали одеждой. Опытные портные перелицовывали пальто, пиджаки и брюки, шили ватники. Самыми ценными продуктами, вырученными за одежду, считались мука и жир. Но получить их можно было за пределами гетто, выход куда был категорически запрещен. Многие дети и подростки, выбираясь за проволочное заграждение, расфасовывали муку в небольшие мешочки, подвязывали их к телу и вносили на территорию гетто вечером вместе с рабочими колоннами. Муку продавали или обменивали у пекарей на хлеб. Его резали на небольшие порции и продавали поштучно. Животных, домашней птицы, собак или кошек в гетто не было. Мяса и фруктов никто не ел, иногда была морковь и картофель, капуста. Большинство варили овощной суп. Пользовались отходами столовых. Дети подбирали вареные кости после разделки на кухнях немецких воинских частей или вынимали из мусорных ящиков. Из них вываривали жир, готовили студенистый навар, который шел в пищу или на продажу.
Гетто непрерывно обкладывали контрибуциями, что часто служило основной темой разговоров. Немцы постоянно приказывали что-то им поставлять: столько-то одеял, белья, обуви, потом что-то ещё. Однако большинству сдавать было нечего(13). В некоторых гетто организовали еврейскую полицию. Узникам она была также неприятна, как и белорусская, стоявшая на воротах снаружи. Еврейские полицейские были не менее строгими и жестокими. Некоторые из них имели уголовное прошлое и стремились выслужиться. Они говорили на идиш, русском, белорусском и польском языках. Вместо оружия у еврейских полицейских были дубинки и палки. Обходы по домам они предпринимали редко, имея списки узников, знали где кто проживает. С полицией предпочитали не связываться, потому что у последних была власть и безноказанность, основанные на хороших отношениях с полицией из белорусов и русских.
Среди еврейской полиции были разные люди, те кто помогал спастись и кто выдавал. В минском гетто полицейские ходили вместе с жандармами и иной раз оказывали неоценимую услугу узникам, предупреждая на идиш: "гейт нит... Анклейфт... Цит оп фун данен!" (Не ходите, убегайте, срывайтесь отсюда!). Когда опасность миновала, снова сообщали: "Идн, гейт арус. Дер погром шен кеэндикт" (Евреи, выходите. Погром уже закончился) (14). В гетто Плиссы еврейский полицейский Яков указал карателям на места, где прятались некоторые евреи. В гетто Глубоком полицейские имели резиновые дубинки, они издевались над узниками не меньше немцев (15). Но для всех конец был один, хотя люди, служившие в еврейской полиции, не хотели верить, что нацисты не оставили возможности выжить даже в виде соучастия в их преступлениях. В этом тоже был феномен Холокоста, любому другому народу нацисты оставляли такой шанс. В Барановичах юденрат состоял из 26 чел., председателем которого назначили адвоката Овсея Гиршевича Изыксона, а полицейским помощником -- Наима Пиневича Вальтмана. Полицейские и жандармы совершали в гетто налеты, которые кончались побоями и расстрелами. В марте 1942 г. членов юденрата послали закапывать могилу-ров возле Зеленого моста, где еще находились раненые узники. Когда они отказались, Овсея Изыксона, Давида Морина и переводчину Менову раздели и заставили танцевать у открытой могилы под губную гармошку, а потом расстреляли (16).
Большинство гетто просуществовали до весны 1942 г. Среди их обитателей, несмотря на уготованную общую участь, наблюдалась дифференциация в зависимости от прежнего социального положения. Между состоятельными евреями, имевшими до 1939 г. своё дело (лесопилку, мельницу, магазин, аптеку, мастерскую или фабрику) и малоимущими (кустарями, поденщиками, рабочими, ремесленниками) существовала определенная дистанция. Она проявлялась даже тогда, когда дискриминация нацистов уравняла всех. "Западники" ненавидели "восточников", которые накануне войны экспроприировали и их собственность.
Многие взрослые сумели выжить в гетто именно благодаря детям. В Слуцке, Гомеле, Вилейке, Бобруйске и других местах дети и подростки подползали под проволокой и ходили выменивать продукты, несмотря на то, что гетто охранялось. В Минске дети убегали на железную дорогу собирать уголь, валявшийся вдоль путей и таким образом пережили холодную зиму 1941--1942 гг. В Бресте Борис Пикус и Роман Левин по примеру польских подростков стали чистильщиками обуви. Они ходили к вокзалу и госпиталям, солдатским клубам и предлагали проходившим немцам: "Бите хер, штивель путцен". Другие собирали окурки сигарет "Юно рунд", вытряхивали остатки табака и продавали на рынке. Делать это нужно было с большими предосторожностями из-за постоянных облав. Братья Самуил и Александр Марголины из Узды работали в немецкой сапожной мастерской, где шили новую и ремонтировали старую обувь с фронта. За вынос сапог из мастерской могли расстрелять, но добротные сапоги были целым состоянием, а голодным узникам мало было что терять. Евреев проверяли только при входе. Самуил и Александр приходили на работу в тапочках, переобувались после работы в сапоги и выходили из мастерской. Таким образом они похитили несколько десятков пар сапог. Часть обуви передали в лес партизанам, а часть продали на "толчке" гетто(17).
В борьбе за выживание дети занимались спекуляцией и воровали. К этому их вынуждала вся криминальная атмосфера оккупационного режима. В Минском гетто дети и подростки покупали продукты питания на Суражском базаре у крестьян из окрестных деревень и перепродавали раненым немцам на железнодорожной станции. Солдаты охотно покупали масло, молоко, яйца и сыр. Порой, еврейские дети и подростки предпринимали рискованные шаги, чреватые опасностью для жизни. Внутрь масла для увеличения веса вкладывали кусок металла или камень. Дождавшись, когда немцы уходили с котелками на вокзал за горячим обедом, дети проникали в вагон. Не обращая внимания на то, что в некоторых купе лежали тяжелораненые, они шли по коридору и похищали всё, что попадало под руку: часы, одежду, зажигалки, ножи и даже очки. Через некоторое время это продавалось на рынке. По ночам на товарных станциях дети забирались в вагоны с продовольствием, взламывали ящики на открытых платформах.
Миша Столяр ходил с мальчиками на станции "Минск-Пассажирский" и "Минск-товарный", где они воровали, меняли и выклянчивали, объединялись в группы и шайки. У всех были клички, у Миши -- Черт. Опекал его русский подросток 16 лет -- Капиталист, которому Столяр был обязан отдавать половину того, что собирал, а за это получал защиту. Некоторым эти лихие "набеги" стоили жизни. Немцы устраивали облавы, спускали собак. Русских мальчишек часто отпускали, а евреев -- в машину. Расстреливали на еврейском кладбище. Миша Столяр сходил за русского, его отпускали дважды, а Мишу Тайца везли на кладбище, с которой он выпрыгнул на ходу. Охранник выстрели, но была осечка. Зимой 1941 г. во время облавы охрана поймала более десяти еврейских мальчиков. Их избили прикладами и затолкали в кузов грузовика, отвезли к еврейскому кладбищу на ул. Сухая и там у ворот расстреляли. Спасся один Янкеле Купер. На следующий день после трагедии он рассказывал, что уцелел благодаря тому, что сумел воспользоваться замешательством немцев. Ловившие его солдаты на время растерялись, увидев до какой степени Купер был завшивлен, и не решались к нему приблизиться.
В других случаях нелегальные поиски продуктов за пределами гетто становились спасением жизни. Яша Могильницкий из гетто Шумилино с августа по ноябрь 1941 г. уходил в деревню в поисках пищи. Там что-то обменивал и возвращался с продуктами для матери и сестры. Если раньше мать Яши опасалась этих походов, то потом, предчувствуя скорый конец гетто, сама выпроваживала сына в деревню. В ноябре 1941 г. Яков отсутствовал два дня и в это время каратели провели акцию в Шумилино. В Бешенковичах, куда ушел мальчик, массовых расстрелов еще не было и его рассказов о том, что произошло в Шумилино никто не хотел слушать. Наоборот накричали, что он провокатор(17).
Нацисты старались избежать неожиданностей во время проведения своих акций. Сначала убивали взрослых и здоровых мужчин, а затем женщин и детей, больных и стариков. В Витебской области группа евреев из Чашников осенью 1941 г. была направлена на торфяные разработки. При желании они могли легко покинуть рабочий лагерь, т. к. в начале их даже не проверяли, но никто не уходил. Немцы утверждали, что Москва взята, войне конец, а кроме того за побег расстреливали семью. В 1941 г. в Борисовском гетто провизор Абрам Залманзон отравил ядом себя, жену и двух малодетних детей(18). В результате депрессии хотела покончить с собой Сима Левина из Брестского гетто. Она просила соседку Чиченову принести из аптеки яд, чтобы отравить детей и себя. Старшая дочь Тамара старалась всегда быть рядом с ней. Во дворе был маленький сарайчик и дети боялись, что мать там повесится. Соседи говорили ей, что еще не конец, "наши вернуться", но та никому не верила. Мордух и Роза Марголины из Минского гетто в октябре 1943 г. были обнаружены в тайном укрытии ("малине"). Они были обессилены, сломлены духовно и физически. Когда полицейский, который вел их на расстрел, предложил бежать, Мордух спасся, а Роза отказалась: "Стреляйте, сыновья за меня отомстят"(19). Еврейская девочка из местечка Городок уговаривала мать бежать из гетто, у них было много знакомых в окрестных деревнях, но женщина была ко всему равнодушна после расстрела сына. В Яновичах, когда немцы приходили забирать группы евреев на расстрел, некоторые родители даже не хотели прятаться и их дети буквально заставляли их уходить. Узников преследовал голод. В гетто Лиозно дети говорили родителям: "Пусть лучше нас убьют, нет сил терпеть так хочется есть!"(20).
Спасители детей
В Минске, передавая с рук на руки, помогли выжить брату и сестре Гене и Файвлу Колотовкер. После ликвидации гетто их прятали под полом несколько месяцев на ул. Толстого и Вокзальной. Тамара Гершакович боялась оставлять дома шестилетнюю дочь. Уходя утром на работу, она уносила её в мешке через ворота гетто к русской подруге, а вечером, возвращаясь, забирала обратно. Многие дети искали приют в арийской части Минска. Так спаслись дети врача Левина, артиста Сладека, врача Липец, военнослужащего Альтера и некоторые другие(21). В Борисове Антонина Быковская спасла малолетних сестёр Маню и Лену Нейман. Парфен и Евдокия Кудины -- Изю Шмулика, Елена Фролова -- удочерили шестимесячную Розу Рубинчик(22). Хоне-Янкель Сосновик родился в гетто Германовичи (район Шарковщина) в августе 1941 г., где ему сделали обрезание. После ликвидации гетто ребёнка забрала белорусская девушка Маня Казачёнок (д. Великое Село), поступившая служить в качестве прислуги к солтусу (старосте) Ромейко. Мальчику дали новое имя Янек, передавали из рук в руки по домам. Его прятали семьи Николаёнок, Кривко, Нема и мальчик выжил. Аркадий Гольдберг потерял всех своих родных в 1941 г. во время расстрела евреев Янушковичах Логойского района, а сам он был отправлен в гетто Минск. Его усыновила Ольга Федорова, которая скрывала мальчика в погребе. Когда соседи пригрозили ей доносом, она взяла метрику своего сына Бориса и ушла в деревню Студенки Несвижского района, где оставила Аркадия у знакомого крестьянина и мальчик выжил (23). Но не всем там везло. После акции 20 ноября 1941 г. Цилю Ботвинник с новорожденным ребенком приютила семья Кублиных. Когда ребенку исполнилось 6 недель, друзья помогли Циле передать его русской женщине. Сведения о малыше она получала через знакомую в гетто, хорошо знавшую ту женщину. Эта знакомая погибла в погромое июля 1942 г. и Ботвинник потеряла возможность найти ребенка, навсегда разлучившись с ним (24).
Особый интерес представляет судьба тех, кто был связан с сиротскими приютами. Детей подбрасывали родители в надежде на то, что при удачном стечении обстоятельств они выживут. Многие понимали, что в лесу с маленькими они долго не продержатся и в партизанский отряд их не примут. После гибели родителей детей приводили друзья, знакомые и соседи. По свидетельству Софьи Диснер, в 1942 г. среди 60 воспитанников детского дома ╧ 2 Минске нах%E
|
|
|
