|
Презентация книги в Общинном доме Иерусалима см. статью "Живи и помни"
Также помещаю часть 5 из книги присланную Басей Житницкой:
Часть пятая
Дорога в Израиль
Эта трудная и сложная дорога для нас началась еще с той поры, когда главой нашей семьи был дедушка Иче Берл Левин. Он привил всем нам живой интерес к еврейской истории и национальным традициям. Он вселил в нас твердую веру в то, что евреи найдут счастье и покой лишь в Палестине, в государстве, созданном на Земле обетованной.
Я хорошо усвоила заветы дедушки. Куда бы ни забросила меня судьба, в любых условиях я помнила о своем еврействе, старалась праздновать еврейские праздники, с удовольствием говорила на идиш, языке моей семьи, моего детства. Учеба в еврейской школе, хотя она и была поставлена на советский лад, привила мне любовь к еврейской литературе - как к творчеству ее классиков Шолом Алейхема, Менделе Мойхер-Сфорима и других, так и к произведениям современных писателей Галкина, Маркиша, Кульбака, Квитко, Харика. Даже в далекой Игарке удавалось иногда достать книжку на идиш, и это всегда был праздник.
Мой муж Марк родился в бедной семье в городе Могилеве на Днепре в Белоруссии. Участие в гражданской войне, партийность, учеба в Москве, достаточно высокий пост в Белорусском Государственном издательстве, - все это не помешало ему остаться евреем. Еще со студенческих лет он начал собирать литературу по истории еврейского народа. Интерес к национальной истории, к героям Торы, рассказы о многовековых гонениях, пережитых евреями, рождали в его душе чувство национального достоинства. И в заключении он гордился своим еврейством и давал отпор антисемитам.
Возвращение Марка из лагерей совпало с событиями, предшествовавшими созданию государства Израиль. За короткий период благосклонного отношения руководства Советского Союза к государству Израиль и до своего второго ареста в 1949 году Марк успел опубликовать в белорусском сатирическом журнале "Вожык" ряд карикатур на врагов Израиля.
Я уже рассказывала, как был осужден за сионизм на десять лет лишения свободы второй муж моей мамы Самуил Палер. Кстати сказать, он, религиозный человек, и в лагере соблюдал кашрут, питался одним хлебом. Таких, как он, патриотов будущей родины, в Минске, да и многих других местах Советского Союза, среди евреев было немало. Вот и мы с Марком с замиранием сердца слушали по радио известия о нелегком становлении Государства Израиль. Все самобытное творчество Марка так или иначе было отражением еврейской темы. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на его рисунки и эскизы.
Но я не ошибусь, если скажу, что самым активным сионистом в нашей семье стал мой и Марка сын, которого в память о незабвенном дедушке Иче Берле мы назвали Исааком. Он появился на свет накануне рождения Государства Израиль. И это было символично: новая страна и новый человек, мечтающий жить в ней, росли и развивались одновременно, словно дерево и его ветвь!
Еще в Игарке наш мальчик внимательно слушал рассказы и споры взрослых о судьбах еврейского народа. Спорщики в прошлом были участниками самых различных еврейских организаций от "Хашомер хацаир" до "Бейтара". Их объединили годы тюрем и страданий. Среди них особенно выделялся Иосиф Янкелевич, некогда член "Бейтара" в Бесарабии, спортсмен и запевала. И Исааку он тоже нравился больше других наших друзей.
У Марка был старый фанерный лагерный чемодан, в котором он хранил материалы и репродукции, связанные с еврейской историей и религией. Маленький Исаак очень любил копаться в нем, а отец поощрял интерес сына ко всему еврейскому и охотно отвечал на его вопросы.
В начале шестидесятых возобновилась наша дружба с семейством Янкелевичей. Впервые побывав у него в Риге, Марк взволнованно рассказывал о том, как в этом городе разворачивается легальная и нелегальная сионистская деятельность. Марк привез несколько книг, перепечатанных на машинке, в том числе "Восстание в Варшавском гетто". Это были первые книги еврейского самиздата в нашем доме.
Признаться, все это - и рассказы Марка, и самиздатовские книги, - вызвало у меня противоречивые чувства. Еще свежи были в памяти страдания, пережитые моей семьей в недавнем прошлом, беспокоили слухи об арестах евреев за сионизм в разных городах страны.
Я не была уверена, что у Марка, измученного лагерями, хватит душевных и физических сил для того, чтобы идти на прямое столкновение с властями. Тем не менее он категорически отказался восстанавливать свое членство в коммунистической партии, хотя это сулило большую персональную пенсию, а с "доходами" у нас было совсем не густо. Несмотря на государственный антисемитизм, царивший в то время в советском обществе, Марк оставался верен своей любимой еврейской теме , много рисовал и находил возможности выставляться если не в Минске, то в Вильнюсе или в Москве.
Победа Израиля в Шестидневной войне 1967 года вызвала у евреев Белоруссии, других республик бывшего Союза, и особенно у молодежи, чувство гордости за свой народ. Появилась потребность узнать историю евреев, желание учить иврит. Исаак знал адрес, где можно было получить необходимые материалы и учебники. С группой молодых ребят он в 1968 году едет в Ригу, встречает там своего друга Илью Валка и навещает Иосифа Янкелевича. Янкелевич знакомит Исаака и его друзей с художником Иосифом Кузьковским. Молодые люди были буквально потрясены полотном Кузьковского "Последний путь" ("Бабий яр"). Эта сильная и волнующая картина стала для еврейской молодежи конца 60-х годов символом борьбы против насилия, символом любви и преданности своему народу. Многие известные мне молодые люди благодаря этой и другим работам Кузьковского отказались от ассимиляции и вернулись в лоно своего многострадального народа. Сейчас картина "Последний путь" находится на постоянной экспозиции в израильском кнессете.
В течение многих лет гостеприимный дом Кузьковских в Риге был одним из важных центров евреев Латвии, которые первыми в Советском Союзе начали открытую политическую борьбу под лозунгом "Отпусти народ мой!". Сюда приезжали евреи из Минска, Москвы, Ленинграда, Киева, Новосибирска и других городов.
После приезда из Риги Исаак знакомится с минчанином Анатолием Рубиным, который становится одним из его идейных учителей. Рубин мальчиком бежал из минского гетто, где погибла вся его семья. Он долго скитался по дорогам, лесам и деревням Белоруссии и выжил. Пережитые страдания сделали его сильным человеком и горячим сионистом. К тому времени, когда с ним познакомился мой сын, Рубин успел отсидеть за сионизм в советских лагерях почти семь лет, однако продолжал свою деятельность. Исаак говорил, что советы и наставления Анатолия помогли ему и его друзьям успешно пройти через следствие в КГБ.
Круг друзей Исаака ширился. Мне запомнились Алик Цейтлин, Алик Ключ, братья Исроэл и Мендл Рошаль, Феликс Гордон, Света Каждан, Гриша и Гинда Рошаль, благословенной памяти Розочка Релес. Среди них выделялся своим знанием иврита и идиш Исроэл Рошаль. Это он написал слова и музыку гимна еврейского движения "Кахоль ве-лаван". Теперь это просто одна из израильских песен, а тогда она была словно "бомба и знамя".
Молодые люди создавали кружки по изучению иврита и еврейской истории, разучивали еврейские песни, учились и учили отмечать еврейские праздники - бывало, по пять-шесть раз праздновали тот или иной праздник в разных домах, приглашая все новых и новых людей. Шел активный обмен литературой, знаниями, идеями. Исаак часто ездил в Ригу, Ленинград, Москву, и у нас гостили его друзья из разных городов.
В Минске на одной из улиц бывшего еврейского гетто Ратомской (теперь Заславская) стоит памятник жертвам одной из фашистских акций по уничтожению гетто в 1942 году. Он был поставлен на собранные евреями средства еще в 1946 году. В 60-е годы в Белоруссии воздвигались большие и красивые памятники и мемориалы жертвам фашизма, но этот скромный еврейский памятник оставался (и остается по сей день) единственным. Он был абсолютно заброшен.
Исаак с друзьями стали посещать этот памятник. Когда они собрались туда в первый раз с купленными на свои деньги лопатами и цветочной рассадой, то, выйдя из дому, оказались окружены милицией (наш телефон прослушивался). Я вышла вслед за ребятами и, увидев милицию, страшно испугалась - я решила, что возле памятника всех их арестуют. У памятника нас поджидала еще одна группа милиционеров. Но они только молча наблюдали, как ребята убирают мусор и пытаются высадить цветы. Зато там криком кричала и плакала мать одного из пришедших с Исааком парней. Она уговаривала их немедленно уйти отсюда: "Мой памятник на площади Победы, а здесь вам делать нечего!" - повторяла она. (На площади Победы в Минске установлен памятник солдатам и партизанам Великой Отечественной войны). Я слушала ее причитания и думала о том, до чего же мы, евреи, бедные и запуганные люди: отказываться от своих мертвых - какой стыд, какой позор! Кстати, теперь эта женщина - вполне благополучная гражданка Израиля, думаю, что и ментальность ее обновилась.
В тот раз ребята пробыли у памятника недолго - хотели скорей увести оттуда плачущую женщину. Но после того случая они стали бывать там систематически, привели все в порядок, обновили надпись на памятнике, посадили и цветы.
В Минске стали поговаривать о возрождении еврейской жизни, о возникновении сионистской организации. Одни говорили об этом с одобрением, другие - со страхом и осуждением: чего, мол, суетятся, из-за них всем нам будет плохо. Слушая эти толки, я преисполнялась гордостью - ведь все участники событий были знакомы мне поименно. В то же время сердце сжималось от тревоги: мне ли было не бояться, что у сына будет та же судьба, что и у отца. Каждый стук в дверь пугал меня:
В то время в управлениях КГБ были созданы специальные отделы по борьбе с сионизмом. Вскоре в Минске арестовали одного пожилого еврея по обвинению в распространении сионистской литературы. Марк был знаком с ним. Начались допросы десятков людей. Следователи хотели получить материал на Анатолия Рубина. В один из этих дней Марк был увезен из дома для допроса в КГБ. В тот же день Исаака пригласили в кабинет директора проектного института, где он работал. Там его ждали несколько человек в штатском, оказавшиеся сотрудниками КГБ.Отца и сына допрашивали разные следователи одновременно. Так в стенах КГБ сын принял от отца эстафету мук и мужества.
Следователи ничего не добились. Ни Марк, ни Исаак не дали им никаких данных. Связь с Рубиным прервалась, было опасение, что он арестован.
Нужно было предупредить друзей в Риге, рассказать о следствии. Я знала, что за сыном следят и вызвалась сделать это сама. Ночным поездом я уехала в Ригу. В дальнейшем я помогала сыну, как могла, и выполняла его различные поручения.
В 1969 году Исаак получил вызов в Израиль и подал документы в ОВИР - Отдел виз и разрешений Министерства внутренних дел Белоруссии. В выезде Исааку было отказано. Последовало исключение из института. Сын начал писать письма во все властные инстанции, требуя разрешить ему выезд, просил содействия у международных организаций. Некоторые из его писем зачитывали по "Голосу Израиля" и другим свободным радиостанциям. Меня встречали на улицах соседи, знакомые, евреи и неевреи, и рассказывали, что слышали о моем сыне по радио из "заграницы".
Зашевелилось и МВД. Меня вызвали для объяснений, почему я дала своему сыну разрешение на выезд в Израиль. Я ответила, что сын мой - взрослый человек, может сам выбирать, где ему жить, а в желании его уехать в Израиль я не вижу ничего преступного.
- Что же вы такого сына воспитали? - с укором спросил меня следователь.
- Не вора и не бандита, - ответила я. - Он нормальный человек, мыслящий и поступающий по законам свободного общества.
Следователь пригрозил мне, что если я не перестану принимать участие в деятельности моего сына-сиониста, то меня, как и его, выгонят с работы.
Мне не были известны все подробности этой деятельности, но даже из того, что я видела, можно было понять, что еврейское национальное движение приобретает небывалые размеры. Власти выпускали из заключения старых, опытных сионистов, надеясь примером их судьбы запугать молодых. Но результат был обратный ожидаемому. Молодежь возглавила движение, а старшие присоединялись к ней. В Минске это были такие уважаемые люди как Шая Горелик, художник Цфани Кипнис, бывший полковник советской армии Ольшанский. Молодежью был создан всесоюзный координационный комитет, и мой сын представлял там Минск.
В 1970 году группа еврейской интеллигенции Минска подала в Горисполком заявление с просьбой разрешить еврейскую самодеятельность. Под заявлением стояло более ста подписей. Казалось бы, вполне невинная и естественная просьба. Более того: казалось бы, об этом вовсе не нужно просить. Но власти отказали, мотивируя "отсутствием в Белоруссии нужных условий". И рекомендовали всем желающим сделать это в Биробиджане, где советской властью подготовлена благодатная почва для развития еврейской культуры. Как говорится, комментарии излишни:
В 1970 году слежка за Исааком усилилась. Сотрудники КГБ даже не скрывали этого, следуя за ним повсюду. Возможно, это было связано со знаменитым "самолетным делом" Кузнецова-Менделевича. В Ленинграде, Риге, Кишиневе были арестованы десятки евреев. Исаака вызывали на допросы в Ленинград и Ригу. Многих ребят допрашивали в Минске.
В это тяжелое время Исаак женится на своей однокурснице Жанне Финкель. Свадьба была шумная и веселая, с хупой и еврейскими песнями назло топтунам из КГБ, сторожившим под окнами.
Власти решили изолировать Исаака, призвав его в армию. Кольцо сужалось. Когда в конце 1970 года мы приехали в Москву на проводы в Израиль моей подруги Эльзы, на улице к Исааку подошли люди в одинаковых плащах и поинтересовались, когда он собирается покинуть Москву. Посоветовали ему сделать это побыстрее.
После консультации у московских адвокатов Исааку удалось добиться отсрочки призыва в армию - он был перенесен с декабря 1970 на апрель 1971 года. Молодые ждали ребенка. Исаак продолжал писать и подписывать коллективные письма с требованием права на выезд и в защиту арестованных евреев.
В начале марта еврейская молодежь организовала забастовку в приемной Министерства Внутренних дел Белоруссии. Исаак и его друзья потребовали приема у министра для беседы о праве на выезд. Через несколько часов их принял заместитель министра и пообещал в течение недели дать мотивированный ответ. При этом он посоветовал в дальнейшем воздерживаться от коллективных действий. Это было предупреждение.
Через несколько дней у нас в доме раздался звонок из КГБ. Исаак к телефону подойти отказался, так как телефонное приглашение на "беседу" из "органов" не считалось законным. Законной была повестка с указанием причины вызова. Тогда сотрудник КГБ привез ему эту повестку лично. Было похоже, что дело срочное.
Исаака принял майор КГБ. На стене в его кабинете висела карта Ближнего Востока. Следователь дал понять, что разбирается в еврейских делах. Тем не менее он начал задавать старые вопросы: как Исаак относится к советской власти да почему хочет уехать в Израиль. Под конец майор сказал, что если уж Исаак так настаивает, то может уезжать. Желанная победа пришла так неожиданно!
Исаак испугался, что выпустят только его, а Жанну задержат - такие случаи бывали. Но, видно, он до такой степени уже надоел властям и до такой степени мешал им как один из лидеров молодежи, что они были намерены избавиться от него полностью. Более того, его спросили, почему он не хочет забрать с собой родителей.
- А вы разрешите им уехать? - спросил Исаак. И услышал:
- Пусть подадут документы.
Это был первый, а, возможно, и единственный случай, когда разрешение было получено еще до подачи заявления.
Исааку дали неделю на сборы, и 28 марта 1971 года он с Жанной вылетел через Москву и Вену в Израиль. Почти одновременно с Исааком получили разрешение на выезд еще пятнадцать молодых людей, его друзей по еврейскому движению.
Нам с Марком на сборы дали всего пять дней. Это не была репатриация, это была высылка, что вовсе не мешало нам быть счастливыми.
Через две недели мы соединились с детьми на земле Израиля.
Один из близких друзей Исаака Эрик Левин написал по случаю его отъезда прекрасное, глубокое стихотворение. Это стихотворение много говорит о его авторе, о том, кому посвящено (И.Ж. - Исаак Житницкий), и о характере дружбы, которая их связывала. Оно было напечатано в Минске в 1970 году в самиздатовском сборнике.
К отъезду в Израиль
(Посвящается И.Ж.)
"И выпустил он голубя,
и не вернулся голубь назад"
Бытие, гл. 8, стих 12
Так было Богом суждено случиться,
Что битву с разъяренною волной,
Не подобрав морской могучей птицы,
Он голубю доверил, старый Ной.
И шторм его швырял, ломая крылья,
Грозя в пучине схоронить навек,
И смелый голубь плакал от бессилья
И падал задыхаясь на ковчег,
И снова рвался в непроглядный ливень,
Как самый настоящий альбатрос,
И вот живую веточку оливы
Он в клюве окровавленном принес!
Еще семь дней - и кончится сраженье.
Лети, родной, понизилась вода.
И, знаменуя близкое спасенье,
Уже не возвращайся никогда.
Как старый Ной,
Я нашей рад разлуке.
Наш близкий берег ближе с каждым днем.
Возьми же первый камень суши в руки
И поцелуй, сказав ему "Шалом".
|
