|
|
Хоть и культурное, а все равно гетто
|
Иосиф Зисельс
"Если я только для себя..." главы из книги
ХОТЬ И КУЛЬТУРНОЕ, А ВСЕ РАВНО ГЕТТО
Текст настоящей заметки возник в результате нескольких разговоров в разных обстоятельствах и в разное время с известным общественным деятелем еврейского независимого движения Украины, в прошлом—диссидентом, политзэком, ныне—президентом украинского Ваада Иосифом ЗИСЕЛЬСОМ. Тема эта будто витает в воздухе Израиля. Она зреет исподволь, робко пробивается на страницы печати. И если пока не стала предметом широких общественных дискуссий, то лишь в силу ее, темы, шокирующего характера.
В самом понятии «русское культурное гетто» есть нечто локальное—некоторое пространство, ограниченное забором и проволокой. Пусть и условно. Пусть и символично. Явление это очень многомерно. Его границы с одной стороны обрисовываются репатриантами, с другой — израильским обществом.
И волна с волною говорит...
Репатриантские волны одна на другую не похожи — в основном внутренней мотивацией.
К началу 70-х годов в сознании, чувствах, эмоциях определенной части еврейского населения накопился некий заряд, нацеленный на Израиль. Люди жаждали уехать — и именно в Израиль. «Семидесятники» были большими евреями, чем «девянохнутые». Они знали идиш, знали основы традиции, культуры, старались жить еврейской жизнью. Вот и поехали люди, которые хотели ехать. Те, кто не мог реализовать свое стремление жить еврейской жизнью (национальная мотивация); те, кто стремились жить именно в Израиле (сионистская мотивация); религиозные евреи, которые в 50-60-е годы не могли следовать предписанному образу жизни (религиозная мотивация). Таков портрет алии-70. Хотя, конечно, не все сплошь решения и поступки были внутренне мотивированы, тем не менее некий вектор все же был. Ехали тогда в основном из Западной Украины и Прибалтики, где советская власть была относитель но недолгой и, соответственно, еврейское население лучше сохранилось — не успело сильно ассимилироваться. Будучи на порядок меньшей по численности, та алия была на порядок выше этой — по мотивированности. Она рвалась раствориться в Израиле без осадка, стать его частью.
Да и абсорбция имела совсем иной вид. Не существовало в природе такого, скажем, понятия, как прямая абсорбция, — все проходили через специальные центры (“мерказей клита”). Дети той алии практически не испытывали проблем при интеграции. Они сразу попадали в «нормальные» школы, минуя специальные адаптированные классы — их попросту не было. Было, конечно, трудно, особенно подросткам-старшеклассникам. Но все же они очень быстро включались в жизнь.
Почему-то культурную абсорбцию обычно задвигают на периферию сознания. Все озабочены жильем, работой, то есть «практическим соцбытом», которым и занимаются в первую очередь.
Уезжая из страны одной культуры в страну другой культуры, имея при этом в большинстве достаточно высокий уровень образования, причем универсального, — оказываешься перед вопросом: что делать? Но когда мотивация сильна, то и ответ находится легче. Мотивация — это такой духовный стерженек, на который все нанизывается. Она облегчает абсорбцию, хотя избыточность ее приводит к жестокому разочарованию: человек идеализирует то место, куда собирается ехать, воображает рай, землю обетованную, а столкнувшись с реальностью, получает сокрушительный удар.
Нормальный человек, привыкший жить духовной жизнью, продолжает испытывать постоянную потребность в ней. Но “врубиться” взрослому человеку в иную культурную стихию невероятно сложно, а порой — и вовсе недоступно. Речь не о творческой интеллигенции, производителях культуры, а о ее потребителях — читателях, зрителях, слушателях. Считанные единицы даже из алии 70-х совладали с культурной интеграцией в общество. Вершины ивритской прозы и поэзии (Агнон, Оз, Аппельфельд) доступны единицам из приехавших 25 лет тому назад.
Эта культура-мультура!..
Что же говорить о сегодняшней алие, менее мотивированной, более многочисленной? Часто отягощенной стереотипными предубеждениями против Израиля как страны восточной, провинциальной, то есть страны по определению весьма ограниченной в культурном отношении. Выталкиваемые из страны исхода определенными социально-экономическими силами, люди уезжают. Но стремление “свалить” вовсе не предполагает стремления бросить якорь в конкретной стране, жить в ней, признав своей. Чаще такой приезд выглядит актом высокомерным, как одолжение стране. И это явление вызывает социальный эффект. Он имеет целый ряд параметров.
Во-первых, в Израиле издаются русские газеты, книги, есть театр, телепрограммы, русское радио. Приезжают люди, которые знают только этот язык, они нуждаются в разнообразной информации о стране, которая доступна им только на родном, русском. Но когда все это происходит в таких масштабах, окрашено такими настроениями, дополнено таким количеством сопутствующих факторов — создается субкультура, отграниченная, отъединенная невидимым барьером от израильской культуры. То и дело слышатся требования сделать русский язык еще одним государственным языком Израиля, третьим после иврита и арабского. Так любая крупная алия может потребовать сделать ее язык государственным. Алия из Марокко — французский. Огромная алия из Европы — идиш. Появилось этакое снисходительно-высокомерное отношение интеллигенции к иной культуре. Сегодня в ходу несколько стереотипов: израильская культура недостаточно культурна; она молода; она ограничена Библией. В такой позиции сокрыта серьезная угроза для страны. Потому что одно дело, когда приезжают 50 000, как это было в 70-е годы, к тому же не таких агрессивных, не таких предубежденных, другое дело, когда приезжают 500 000, как сейчас, — 10% населения Израиля, причем едва ли не наиболее активная, образованная его часть. Проблема становится государственной.
Эффект Брайтон-Бич
Сегодня в Израиле можно жить, не уча иврит. Можно даже работу найти — русская алия создает рабочие места как бы внутри себя. Алия — это государство в государстве, масштабы которого довольно внушительны. В 70-е годы нельзя было не учить язык, не рискуя быть отторгнутым обществом.
Большая алия и технически усложнила проблему изучения языка. Дело в том, что в Израиле преподавание иврита ведется на высочайшем уровне, по совершеннейшей методике. Хоть и без всяческой ультрасовременной машинерии. Есть школа, замечательные специалисты, преподающие «иврит через иврит». Это — столетний опыт обучения ивриту людей, приезжающих из разных стран. Но когда приезжают 10 000 в год — специалистов хватает. А когда 60 000 — приходится привлекать преподавателей со стороны, а они методикой владеют слабо. И средний уровень сразу же становится действительно глубоко средним. И пошло-поехало: хуже знаешь иврит — еще сильнее держишься за русский.
Большая алия — большие проблемы. В 1991 году безработица достигла небывалого уровня. Затем слегка уменьшилась. Но страх не найти работу толкает человека с первого же дня на любую работу: надо кормить семью, дети просят все, что видят, а видят они немало. Решив, что работа важнее всего, человек вынужденно ограничивает себя. Он будет что-то зарабатывать, кое-как обеспечивать семью, но при этом неосознанно и неотвратимо удлиняя свой путь в израильское общество.
Повторю: феномен не сконцентрирован, размыт. И все же имеет некоторые характерные особенности. Большая алия, например, своеобразно расселяется. Русские иммигранты облюбовали Хайфу или Ришон Ле-Цион, грузинские евреи едут в Ашдод и т. д. Как правило, они ищут недорогие квартиры и находят их в определенных районах. Из-за удобства инфраструктуры “караваны”, самое дешевое жилье, строятся целыми кварталами. На этом фоне отсутствие работы, безъязычие плюс пренебрежительно-снисходительное отношение к иной культуре, сконцентрированные в одном месте, дают максимально отрицательный эффект: новые “олим” накрываются крышкой и булькают в собственном соку. Над олимовскими районами висит плотный смог депрессии, — замечают приезжие гости.
Прямая абсорбция, введенная в 1990 году, предусматривала ивритоязычную стихию для олим. Однако прямая абсорбция не работает — люди селятся не среди израильтян, а меж своих же, земляков, воссоздавая черты геттовского бытования: разговоры по кругу — о безработице, плохом образовании для детей, скверном отношении аборигенов и т. д. и т. п. Постоянный саморазогрев.
Пойдем дальше — дети. Раньше они сразу шли в ивритские школы. Сегодня же они попадают в специальные адаптированные классы, где отдельные предметы уже можно сдавать на русском языке. Жизнь, конечно, облегчили, но отдалили своих детей от местных еще больше. Нынче есть классы, где большинство—русские. Какая уж тут интеграция, какая это абсорбция! Дети остаются в той же локальной русскоязычной зоне.
Я сознательно усиливаю акценты.
Реакция израильского общества на происходящее достаточно остра, но основана также на определенных стереотипах. Ведь еще 5 лет назад Израиль был очарован алией, воодушевлен теми возможностями, которые она открывала. Эйфория была еще и в 1990 году — прибывших расхватывали чуть ли не в аэропорту. Сейчас, же, по данным опросов, проведенных отделом алии и абсорбции Еврейского агентства, число шефов-добровольцев снизилось вдвое.
Недавний сохнутовский опрос показал, что всего 64% признают алию благом для Израиля, хотя в феврале 1990 года такого мнения придерживались 83% израильтян.
В то же время министр абсорбции Яир Цабан считает, что алия возвращает свои «долги» намного быстрее, чем этого можно было ожидать. За последние 5 лет государство вложило в абсорбцию порядка 70—80 миллиардов шекелей (примерно 25 миллиардов долларов), но долг возвращен: Израиль — единственная страна на Западе, где темпы промышленного производства возросли за столь короткий срок на 30%. Даже США и Япония не достигли таких показателей. Экономисты согласны с тем, что главный фактор, который привел к расцвету хозяйства, — это “алия”.
Однако ни подобные мнения, ни объективные показатели не убеждают израильтян. Всего 8% из них уверены, что государство должно финансово поддерживать алию, только 19% респондентов согласны, чтобы репатрианты жили рядом с ними, а 25% не желают иметь соседями «русских».
«Вина ватиков»
Принято приписывать «ватикам» («алие 70-х») , уже максимально интегрированным в израильское общество, некую роль в создании гетто. Действительно, барьер между ними и олимами есть. Многие старожилы смотрят свысока на новых репатриантов. «Мы сионисты, а эти — колбасники». На самом деле сейчас приезжают очень активные люди, владеющие навыками работы в условиях рыночной экономики, в коммерческих структурах. Алия 70-х приезжала из социалистического общества и потому экономически интегрировалась куда сложнее.
Уйти из гетто
Можно ли ожидать, что ситуация изменится, когда вырастут дети нынешней алии? Ну, во-первых, приехавшим в 40 лет еще лет примерно столько же предстоит прожить в Израиле, а ведь они носители неизраильской культуры. Во-вторых, процесс репатриации растянут на неопределенное время, не скажешь, что через поколение явление это смягчится. Реакция ослабевает по мере удаления от возмущения, которое его вызвало. Но подпитка происходит постоянно: что ни год—новые 60 тысяч. Кто-то интегрируется успешней, а кто-то пополняет гетто.
Как же уменьшить этот эффект? Собственной деятельностью здесь, в странах исхода: развивая общины, внушая положительные мотивации. Увидеть и оценить явление еще не значит найти надежный выход из этой ситуации. Мы стараемся делать общеукрепляющие процедуры. Положительной мотивации не добиться примитивной лобовой агитацией «за Израиль», за еврейскую жизнь. У советского человека вообще стойкий иммунитет к любому виду агитации. Еврейское образование—да, это несомненно действенно. Дети, которые здесь учатся в еврейских школах, с меньшей долей вероятности пополнят русское гетто в Израиле. Впрочем, и образование—дело очень непростое.
Еврейское образование — это самоцель, но ни в коем случае не средство репатриации. И тем не менее, открывая эти школы, мы понимаем, что многие дети уедут.
Мы пытаемся здесь подготовить людей к переезду, стараемся дать побольше информации, предупредить возможные психологические проблемы. Например, мы знаем, как иногда обостряются отношения в семье, между мужем и женой. Часто жена занимает более активную позицию, преуспевает в языке, быстрее устраивается на работу. Она не брезгует черной тяжелой работой и становится кормильцем семьи. Смена ролей внутри семьи вызывает дополнительные трения. Накопившиеся случаи приводят и к социальным проблемам.
Поколенческие проблемы есть везде, но там они обостряются. Довольно быстро дети отдаляются от родителей, стремятся побыстрее вырваться из этой неблагополучной геттовской жизни и стать стопроцентными израильтянами. Сами родители их к этому подталкивают: наши дети уже “сабры” (родившиеся в Израиле). Зачем же так гордо? Ведь приехали они из страны со своей историей и культурой. Не надо носиться с этим как с писаной торбой, но и перечеркивать это ни к чему.
Моя тревога родилась не сегодня, с годами она нарастает, я чувствую, каким несокрушимым становится барьер, разделяющий русскую алию и израильское общество.
Я люблю эту страну и переживаю за людей, которых мы отправляем. Потому что мы расстаемся с частью нашей общины, частью самих себя.
«Дорожная аптечка»
Так назвал русскоязычную литературу в Израиле писатель Григорий Канович.
Некоторые читатели, говорит он, не умеющие пользоваться ни ивритом, ни идишем, вынуждены прибегать к ней как к своего рода лекарственным препаратам. От русскоязычной литературы, да простят мне такое сравнение, частенько отдает больницей.
Чего греха таить, в Израиле живет немало людей, которые оторвались от прежних корней, но, увы, по разным причинам не сумели укорениться, прежде всего духовно,— не нашли тут для себя места не столько физического, сколько соответствующего духовным потребностям. Такие люди, особенно пожилые, не могут жить без того, что называется лекарственной подпиткой, они должны что-то читать, к чему-то духовно приобщаться, используя доступные им каналы. В этом отношении русскоязычная еврейская литература несомненно играет положительную роль, даже роль гуманистическую, но будущего у такой литературы, на мой взгляд, нет, во всяком случае — долгосрочного. Дети и внуки, надо полагать, обойдутся без «аптеки», без такого посредника, они вырастут на совсем иной почве, они будут дышать воздухом Израиля в самом широком смысле. Если дети и внуки наши захотят, они смогут прочитать что-то и по-русски. Но каждодневной нужды в таком чтении испытывать не будут,
Согласившись с известным писателем, от себя добавим: процесс этот долог и невероятно труден, и никто не может сказать даже приблизительно, сколько сил и десятилетий понадобится для окончательного разрушения геттовских стен.
Подготовил Ури Мар-Ям
«Иностранец», № 25, 23 августа 1995 г.
|
Иосиф Зисельс http://www.vaadua.org
|
|
