|
|
Воспоминания о Минском гетто и о партизанах
|
1
Воспоминания о Минском гетто и о партизанах.
Каплан Григорий, бывший узник Минского гетто, партизан Второй мировой войны
Немецкие войска оккупировали Белоруссию через два месяца после начала войны, к концу августа 1941 г., и сотни тысяч людей не успели эвакуироваться. Евреи, не выделявшиеся из числа других советских граждан, оказались предоставленными самим себе. Нацисты объявили евреев вне закона и противопоставили остальному населению. Осознание того, что Красная Армия отступила и они брошены на произвол судьбы, повергло многих в состояние шока. Большинство вскоре было изолировано в гетто и уничтожено . Спастись удалось немногим, прежде всего тем, кто сумел заручиться поддержкой белорусов и русских, проявил огромную волю к жизни или на чью долю выпало везение.
Из 990 тысяч евреев, живших в Белоруссии до войны, погибли 810 тысяч! Если учесть, что в годы войны на территории Белоруссии погибли 1,4 млн. мирных жителей, то выходит, что больше половины из них составляли евреи. Но многие годы это замалчивалось.
2
Я хочу рассказать о своем сослуживце, с которым работала более 12 лет в Минске и иногда в день Советской Армии 23 февраля слушала его рассказы о его судьбе во время Великой Отечественной Войны. Мы репатриировались приблизительно в одно время и я знала, что он живет в Кармиэле. Я связалась с ним в Израиле и вот что он рассказал о себе:
. Мне было 15 лет, когда началась Великая Отечественная Война. Мы жили в Минске: родители, три старшие сестры и я. Я родился в Минске в семье самый младший, долгожданный ( дер мижиник), конечно выпестованный, маменькин сыночек.
Война застала нас врасплох, никто не ожидал ее. Отец, старый портной, побывавший в немецком плену первой мировой, знал о немцах с хорошей стороны, и он решил не эвакуироваться.
Минск бомбили с первых же дней войны, он весь горел. Сгорел и наш деревянный одноэтажный дом на улице Республиканской. Мы переселились к своим родственникам на улицу Немига. Через пять дней, 27-го июня немцы вошли в Минск. По Немиге двигались передовые немецкие части. Начался "Новый порядок". Уже с первых дней пребывания немцев в городе жители
ощутили на себе этот "Новый порядок". Но сущий ад начался чуть позже, когда в городе появились части "СС" и "СД", гестапо. По городу были расклеены грозные приказы, за малейшее неповиновение новым властям – расстрел. Ввели комендантский час.
Первый месяц пребывания немцев в городе евреев не трогали. В августе, сентябре 1941 г. было образовано Минское гетто. Первоначально оно занимало довольно большое пространство в западной части города, в районе Юбилейной площади. Русскому населению этой части города приказали освободить свои квартиры (благо было куда селиться в других местах). Всех евреев согнали на территорию гетто, которое вначале было ограждено забором из обычной проволоки. Еврейских семей было гораздо больше,чем имелось квартир и приходилось селить в одну квартиру несколько семей. Вместе селились совершенно незнакомые семьи. Теснота была ужасная. Но ничего нельзя было поделать. Таков был приказ, за неповиновение которому – расстрел.
Первые несколько месяцев жизни в гетто прошли относительно спокойно. Немцы не очень тревожили нас. Работо- способное население гетто погнали на работу. Было образовано
самоуправление гетто-- еврейский комитет (юденрат), во главе которого стоял еврей (фамилию его я не помню). Была образована еврейская полиция, "вооруженная" повязками на рукаве. А нам, всем
3
евреям надели спереди и сзади желтые латы. Кружки из материи диаметром сантиметров 10. За отсутствие на одежде таких лат--расстрел. Следует отметить, что первое время гетто охранялось не очень сильно. Охрана осуществлялась полицейскими отрядами из местного населения. Охрана была патрульной. Выйти и зайти в гетто было просто.
Первый погром был назначен на 7 ноября 1941г. Слухи о нем начали распространятся за несколько дней до его начала. Население гетто заволновалось. Никто не знал что делать. Стали срочно и наспех сооружаться места для прятания. Впоследствии их назвали "малинами". Они были усовершенствованы и спасли немало еврейских жизней. Некоторые дожили в них до прихода Советской армии, прячась в них во время погромов. О " малинах" я еще упо- мяну позже. Мой отец к этому времени работал в минской тюрьме, начальником которой был местный немец по фамилии Бат, работавший до войны грузчиком в Минском универмаге. Накануне погрома, 6 ноября, отцу разрешили взять на работу всю семью и там заночевать, чтобы избежать погрома, что он и сделал. Но мать замешкалась и осталась дома. Мы надеялись, что она подойдет к ве-
черу на работу отца, но она не пришла. А 7 ноября утром начался погром. Немецкие отряды СС и полицаи окружили гетто, ходили по домам, вытаскивали людей и либо расстреливали на месте, либо увозили на машинах. Мы были очень обеспокоены за маму. Немецкое начальство отца сказало, что есть приказ еврейских специалистов, имеющих на руках пропуск (аусвайз) с гербовой печатью (а у отца был такой пропуск) не будут сейчас трогать и посоветовали ему идти в гетто искать маму. Что он и сделал. Дом наш, где мы жили был пуст. Поиски не увенчались успехом и он вернулся на работу. Его действительно не тронули каратели, многократно проверяя аусвайз. Погром продолжался трое суток. И все это время мы пробыли у отца на работе, оплакивая маму. А на четвертые сутки мама, живая и невредимая, только страшно поста- ревшая, появилась у отца на работе. Радости нашей не было конца, мы ликовали. А она рассказала нам свой страшный рассказ. К тому времени мы жили на Замковой улице в доме, где был до войны продовольственный магазин. Дом был каменный одноэтажный. Когда утром начался погром, все жильцы этого дома спрятались в погребе от магазина, вход в который был через люк в полу. Они многократно слышали стук кованых немецких сапог наверху над ни-
ми. Среди спрятавшихся было много детей. А погреб был полон пустых стеклянных бутылок. Ну разве удержишь смирно малых деток? И они, конечно, полезли на бутылки… шум, грохот стекла…
4
Немцы в это время были наверху, услышали грохот, без труда нашли лаз, открыли его и стали вытаскивать всех спрятавшихся там. В последний момент мама и еще одна женщина спрятались под лестницу, ведшую наверх, и их не заметили. Это было в первый день погрома. Люк погреба остался открытым. Бедные женщины просидели под лестницей трое суток без еды и питья. За это время немцы несколько раз опускались в погреб но не заметили их. А на четвертые сутки, когда они услышали еврейскую речь, они поняли, что погром закончен и вылезли наверх, их было не узнать. Первый погром обошелся для нашей семьи без жертв. Размеры гетто после него заметно сократились, а новый забор был обнесен колючей проволокой.
Жизнь в гетто постепенно входила в " нормальную" колею. Его обитатели оплакивали погибших. Но жизнь продолжалась и надо было как-то жить.
Второй погром в гетто был 2 марта 1942г. Он был намного суровее и страшней первого и по масштабам и по организации. Тут уже никакие пропуска не помогли. В морозный мартовский вечер, когда колонны и машины с рабочими возвращались домой, их задер- живали у ворот гетто, пересаживали в крытые грузовики и увозили на расстрел. Расстреливали их на окраине города в большом рву. Это место получило печальную известность под названием "яма" , там после войны сооружен мемориальный памятник. Там покоятся мой отец и младшая из сестер. Ежегодно, в день " Победы", 9 мая ев-
реи всего города собираются на "яму" почтить память погибших евреев и не только в этой яме и не только в этот день. Это уже стало традицией. В дни холодной войны власти города мешали митинговать у " ямы" . Включались мощные передвижные радио- установки, заглушая выступления людей. Сейчас это место всеми признано и считается святым. Приезжают евреи из Израиля, Америки, других стран, читается кадиш.
Но вернемся в гетто. После смерти отца и сестры семья лишилась кормильцев. Сестра работала в тюремной столовой и нам кое-чего перепадало. Я и сестры пошли работать. Мать оставалась дома с четырехлетней внучкой, дочерью старшей сестры. Я и старшая сестра работали на мясокомбинате. Там нас кормили сравнительно неплохим обедом, а из сбойной ямы удавалось выудить кое-какой сбой убитых животных и принести домой. Трудно об этом писать, но люди быстро привыкают и к хорошему и
к плохому. Привыкли к страшной жизни и обитатели гетто. После очередного погрома приходили в "норму " и продолжали жить. Были в гетто и маленькие радости, собирались вместе, придумывали
5
всякие затеи. Даже играли свадьбы. Вот только не помню чтобы детей дождались. После мартовского погрома гетто опять сократилось. В гетто был базар, толкучка, она была на Юбилейной площади на Сухой улице. Там люди выменивали имеющееся барахло на съестные продукты, которые приносили русские.
К лету 1942г. в гетто просочились сведения о партизанах. Но информация была настолько скудной и законспирированной, что до рядовых обитателей гетто просто не доходила. Была в гетто и подпольная антифашистская организация. Но об ее существовании я узнал лишь после войны.Настолько она была законспирирована. Очевидно, это было оправдано, иначе обитателям гетто бы не сдобровать.
В июле 1942г. в гетто был очередной погром. На этот раз всех работающих задержали на работе, а в гетто в это время каратели расстреливали прямо на улицах и в домах. В этот погром погибли моя мама и племянница. Когда мы вернулись домой гетто уже было очищено от трупов.
В 1942 году Минское гетто пополнилось новыми обитателями. Привезли немецких евреев. Их стали называть Гамбургскими. Несколько кварталов нашего гетто освободили от жителей, окружили эти кварталы забором из колючей проволоки и туда поселили немецких евреев. Получилось гетто в гетто. Нам с ними обращаться было запрещено. Эти люди резко отличались от нас. И манерами, и умением держаться, и внешним обличием. Вместо круглых лат они носили шестиконечные звезды, в центре которых было написано " юде" . Вещей с собой они не привезли: не дали времени на сборы, но драгоценности кое-какие у них были. И русские, надев латы, заходили в гетто через дырки в проволочном заборе и меняли за бесценок продукты на драгоценности.
Уже пошел второй год жизни в гетто. Люди привыкли, что смерть ходит рядом. Сердца как-бы закаменели и уже не так страдали от потери близких. А люди гибли каждый день. Врывались в гетто каратели, хватали кого попадется на улице или в домах и увозили на расстрел. Я однажды чудом спасся. Лежал в постели, болел фурункулезом. Из-за недостатка витаминов все тело покрылось нарывами. Малейшее движение причиняло боль. И вдруг облава, крики, выстрелы. Откуда взялись силы, я соскочил с кровати и спрятался под кровать. К счастью, эсэсовцы, ворвавшиеся в дом, не стали искать под кроватью. Обитатели гетто серьезно взялись за строительство " малин". Приспосабливали любое укромное местеч- ко. Делали двойные стены, заклеивая их обоями. В простенках прятались в нужное время. На первых этажах домов выкапывали
6
погреба и делали двойной пол. Были " малины" – сложные техни- ческие сооружения с запасами воды и пищи, рассчитанные на длительное проживание. Находились и зажиточные (относительно) семьи. Но их было единицы. Все население гетто очень страдало от голода и холода. Люди буквально пухли от голода. Оладьи из картофельной шелухи, перекрученной на мясорубке, были деликатесом. Умирали от болезней, которые буквально косили людей. Осенью 1942г. ушла из гетто моя средняя сестра, ровесница октября, спортсменка, мастер спорта. Ей сделали русский паспорт и она надеялась попасть в партизаны. После войны она не отозвалась, очевидно, погибла. Мы остались вдвоем со старшей сестрой. Зиму 1942-1943 годов пережили с большим трудом. В гетто появились "душегубки" . Это машины с герметичной будкой, в которую выведена выхлопная труба. Они призжали по ночам. Две машины одновременно: одна-душегубка, другая с эсэсовцами. Подъезжают к любому понравившемуся дому, окружают его, выгоняют всех людей из него и садят в камеру. Пока машина выезжает за город, все люди там уже мертвые. Вот стоишь ночью, а сам начеку. Только заслышишь приближающийся рев моторов и душа уходит в пятки. А
вдруг на этот раз твой дом? Хорошо, если есть где спрятаться. Судьба пожалела нас до лета 1943г. Сестру арестовали гестаповцы за то, что она меняла простыню на картошку у русской через проволоку. Это было строго запрещено. Из гестапо не возвращаются. Я остался один. Мне было 17 лет. А за плечами почти двухлетнее пребывание в гетто. Сведения о партизанах все настойчивее доходили до обитателей гетто, как тщательно их не скрывали. Мы уже знали, что в гетто появляются связные, проводники и уводят людей в партизаны. Мы стали искать этих людей. Мы - это я и друг, мой ровесник. Вот однажды мы узнали, что сегодня вечером такую группу уведут в партизаны. Место сбора- перекресток улиц Сухой и Обувной. Это центр гетто, пятачок, место толкучки. Там всегда было много народу. Вот там мы решили подкараулить группу. Благо было где спрятаться, по обочинам густой кустарник. Мы засели там. С наступлением сумерек людей становилось все меньше и меньше. Приближался комендантский час. Мы вышли из укрытия и стали присматриваться к оставшимся людям. У многих из них форма была явно походная. Вдруг крик! Облава, немцы! Все кинулись кто куда. Мы вновь спрятались в свое убежище. Когда все утихло, мы вышли из укрытия. Но на улице не было ни души. Позднее мы узнали, что никакой облавы не было. Это был условный сигнал для знающих собраться вместе и способ избавиться от посторонних. Способ сработал безукоризненно. Не
7
так-то просто было уйти в партизаны. Уже много лет спустя я слышал такие разговоры. Не понятно, как это молодые полные сил и энергии еврейские парни и девушки сидели в гетто и ждали, когда их погонят на смерть? Объяснялось это просто. Немецкая пропаганда была так сильна и убедительна, что стоит сделать шаг за гетто и тебя тут же схватят, что в каждом селе немцы и полицаи и никуда ты от них не уйдешь. И напуганные люди бездействовали. А подпольщики, как я уже говорил, были сильно законспирированы.
Мы стали искать другой подходящий случай. Но он никак не подворачивался. Тогда я решился на отчаянный шаг. Уйти в партизаны самостоятельно. Абсолютно ничего не зная о местах их дислокации. Я поделился со своим другом. Он наотрез отказался идти, мотивируя, что мы идем на явную смерть, А что нас ожидало в гетто? Тем более, что и я и он остались одни, семьи наши погибли в гетто. И я решил уйти один. Хмурым сентябрьским утром 1943г. я вышел из дома. Накрапывал моросящий дождик. Подумалось, это к лучшему, меньше людей на улице. В руках у меня телогрейка и кошелка с куском черствого хлеба, в кармане коробок спичек. Я подошел к ограде гетто со стороны Танковой улицы. Нашел в заборе
дырку-лаз, их много было в колючей проволоке, огляделся по сторонам со стороны гетто и за его пределами, надел телогрейку, скрыв нашитые на рубашку " латы" , надвинул на глаза шапку, чтобы не было видно лица и юркнул через лаз. Быстрыми шагами я зашагал в сторону комсомольского озера, место отдыха минчан до войны. За ним кончался город.
Позади осталось гетто и двухлетняя кошмарная жизнь в нем, потеря всей семьи. Впереди неизвестность. Что ждет меня там…?
Еврейское население на оккупированной территории было обречено. Это понимали все—сами евреи, местные жители неевреи (белорусы, русские, поляки), немецкие власти и те, кто с ними сотрудничал. Единственная надежда оставалась на партизан, которые с оружием в руках боролись с нацистами.
Так сделал и Григорий Мойсеевич, будучи мальчишкой 17 лет. Все перепитии его скитаний, опасности, которые сопровождали его прежде, чем он попал к партизанам, а также участие в ратизанской войне дало ему счастье остаться в живых. Слова на иврите "ניצול השואה" я понимаю как спасенный кем-нибудь. Про Каплана Григория Мойсеевича можно сказать " Спасший сам себя" .
8
Записала со слов Григория Моисеевича -- Шапиро Любовь
Репатриировалась из Минска в 1991 г. Работаю в Израиле учителем десятый год. Собираюсь выходить на пенсию.
P.S. Вся история Каплана в партизанах будет описана во второй части и послана по Интернету на сайт www.souz.co.il в раздел Землячество Белоруссии.
|
|
|
