Плисса
Моше Цимкинд (1924 г. р.): наше местечко было очень живописным - близко озеро, из которого выходила река, кругом леса, сосновый бор. Плисса считалась набожной, жители строго придерживались еврейской традиции. Их называли плешане. Плисское озеро, Плисса, фамилия нашей родни по линии матери Плискины. Дедушка был знатоком Торы, учился в Витебске. Семья была сравнительно небольшой - трое детей. Жили скромненько, но дружно. Папу звали Меир-Рувен, маму - Фейгеле, старшую сестру - Ривка, я был средним, а младшего брата - Берл.
Я ходил в польскую школу, а после обеда - в хедер, там обучение было круглогодичным, за исключением трехдневных каникул на Песах. Была организация "Шомер hа-Цаир" и "Бейтар". В сентябре 1939 г. мы ждали, придут немцы или Советы? В один прекрасный день увидели передовой отряд на тощих крестьянских лошадях, которые ни в какое сравнение не шли с сытой и холеной польской кавалерией. Потом танки настолько запыленные, что трудно было понять, чьи они. По красным звездочкам на шлемах определили, что советские. И обрадовались, немцы для евреев были чем-то очень страшным. В польских газетах много писали об отношении нацистов к еврейскому вопросу. Пресса была на идиш, мы все знали, а в советских газетах ни слова.
Большевики развернули пропаганду. Мы думали, что пришла свобода от польских панов. Родители рассказывали, что в гражданскую войну большевики были голыми и разутыми, а тут танки, трактора с пушками, машины - две недели стекла местечка дрожали от потока техники. Появились товары "первой необходимости" - соль и керосин, очереди за хлебом, но зерна в Западной Белоруссии хватало, просто не успевали печь. Раньше люди пекли сами, а тут муки уже не стало в продаже. Старшему поколению евреев помогало знание русского языка, а среди белорусов грамотных было мало. Мужики-селяне открыто завидовали евреям: те получали оклады, а с них брали неимоверно тяжелые налоги, причем не деньгами, как при панах, а зерном, мясом и т. д., "заработал" НКВД.
22 июня 1941 г. немец напал на Советский Союз, а в клубе Плиссы, где я в оркестре играл на мандолине и скрипке, власти устроили танцы, велели "веселить народ". С каждым днем напряжение нарастало. Через местечко отступали "красные" из Литвы. Потом появились немцы, которые чувствовали себя спокойно, купались в озере, играли на губных гармошках. "Мы еще не разу не выстрелили", - говорили они нам. Передовые части против евреев ничего не предпринимали. Чуть позже за евреев взялись, мобилизовали на тяжелые работы, уборку помещений, а белорусов не трогали. Ближе к осени согнали в гетто. Забрали скот, запретили держать даже кошек. Жестоко преследовали контакты с крестьянами, у которых можно было купить или выменять продукты. Мы держались, как могли, даже в Песах 1942 г. пекли мацу из последних остатков муки, но чувствовали, что конец близок.
1 июня 1942 г. местечко окружили и евреев выгнали на площадь. Я успел спрятаться на чердаке еврейской школы. Просидел до одиннадцати ночи. Только собрался спускаться - выстрелы. Ночь лунная, могут заметить, но решился. Взял лежавший под рукой кирпич, сунул за пазуху. Если что, думаю, пущу в ход. Когда слазил, кирпич выскользнул из-под рубашки и с грохотом ударился об пол! Ну, думаю, сейчас поймают, а получилось наоборот. Охранник, услышав стук, не понял в чем дело и отошел в сторону. Благодаря этому, я проскользнул наружу. Отправился в гетто Глубокое, что в 20 км. от Плиссы. Там была фабрика по переработке шерсти, на которой евреев заставляли вязать носки и рукавицы для солдат. Нас собралась группа молодежи (18 чел.), которая решила бежать. Вечером мы спрятались на фабрике, а когда стемнело, ушли. Двигались по болотам, держались подальше от хуторов, хотя и голодали. Встретили троих партизан. Всех взять они не могли, потому что шли на задание, а оружия не было. Отобрали тех, кто служил в армии, а остальным сказали: "Идите куда хотите!" Самых опытных забрали, и мы остались, как стадо без вожака. Все разбрелись, я остался один и подался в Плиссу, где остался одноклассник Костя Иванкович. Золотой человек. Никогда его не забуду. Прятали меня три месяца. Потом похолодало, сняли рожь, в Плиссе стало опасно и пришлось вернулся в Глубокое.
В Глубоком за деньги можно было купить боеприпасы. Откуда? В 15 км была узловая станция железной дороги, Крулевщизна, где оставались довоенные советские склады. Немцы заставляли евреев сносить все в одно место и взрывали - боялись партизан. Евреи под страхом смерти прихватывали с собой патроны, гранаты, запалы и продавали или меняли на еду. Мы с Айзиком Бодневым собрали денег, приобрели теплую одежду, оружие. Когда уходили по главной улице Глубокого, на наше счастье, не встретили ни одного полицейского. Если бы встретили - конец! В лесу собралось пять человек, из которых трое евреев. Два белоруса решили повременить: "У нас жены, дети, нам пока это не к чему". Я, Бонде и Генихович встретили партизан. Мы были счастливы. Отряд в 50 чел., ручные пулеметы, автоматы, все как полагается, командир - офицер Красной Армии лейтенант Медведев. Отряд разросся и со временем стал бригадой.
Весной 1944 г. в составе группы из 10 чел. меня послали в рейд по тылам. Снег таял, была распутица и бездорожье, а идти приходилось с полной выкладкой. Но благодаря рейду, я очередной раз избежал гибели. Против основных сил бригады под Полоцком были брошены отборные части СС, два полка, которые окружили партизан. Блокада погубила многих, с большими потерями партизаны отступили. С советскими войсками мы встретились в июле 1944 г. у поселка Островец и мои лесные скитания закончились. После войны я решил не оставаться в Советском Союзе, уехал в Польшу, а оттуда в Палестину. Но память жила со мной все эти годы, в 1998 г. на месте расстрела евреев Плиссы я поставил памятник на деньги, собранные земляками в Израиле. Пусть помнят, кто среди них жил и как их не стало (Новости недели (Тель-Авив), 11 и 18 марта 1999 г.).
Примечание автора: Плисса (Пліса, Plissa) - деревня в Глубокском районе Витебской области, на берегу оз. Плисса около р. Мнюта, на автодороге Глубокое-Полоцк; впервые упоминается в начале XVI в., с 1552 г. - местечко, с 1793 г. в составе России, центр волости Дисненского уезда Минской губ., а с 1842 г. - Виленской губ., в 1897 г. - 366 евреев (из 899 всех жителей); в 1921-1939 гг. в составе Польши, в 1931 г. проживало 302 еврея, с 1939 г. в БССР; оккупирована немецкими войсками с июня 1941 г. по июнь 1944 г., 1 июня 1942 г. было расстреляно 419 евреев, всего в Плиссе и районе погибло 1.676 чел. (ГА Витебской области, ф. 2841, оп. 1, д. 1, л. 37; НАРБ, ф. 370, оп. 1, д. 483, л. 15).
Погост-Загородский
Ицхак Южук (1925 г. р.): у меня было трое братьев, старшего звали Борух (1922 г. р.), младшего - Давид (1930 г. р.), сестру - Двойра (1935 г. р.), а мы с Рувином были близнецами. Папа был единственным в округе жестянщиком, мама -- портнихой, дедушка Йона Гольдман возглавлял общество извозчиков. Местечко до войны состояло на три четверти из евреев. В основном это были ремесленники: сапожники, портные, столяры, кузнецы, гнали скипидар из корней сосны, занимались торговлей. Врач был из православных - Суходольский, а аптеку содержал Зельман. Дети учились в двухэтажной каменной Талмуд торе, трех хедерах и двух государственных польских школах. Там преподавали Шапиро, Рябчик, Алтер Долгопольский, Питер, Перельмутер и др. В центре местечка стояла большая красивая каменная синагога. Работала еврейская художественная самодеятельность, клубы "Бейтар", "Шомер-hа-Цаир" и др. Голова местечка Хацкель Розенберг был владельцем большого озера, в котором выращивали щук, окуней на продажу в Варшаву. Семья Бобровых имела мельницу и лесопильный завод. Шломо Круглый был попечителем еврейской школы, построенной на его средства. Раввином был Шломо-Довид Лерман, а моэлом - Мойше-Мейер. Католики, православные и евреи жили дружно.
С приходом Советов в 1939 г. симпатии жителей разделились. Рабочие, которые "стали в управлении", поддерживали новый строй. Частники и торговцы, у которых конфисковали собственность, конечно, были не довольны. Талмуд-Тору и хедеры закрыли, иврит запретили, детей перевели в школы с русским и белорусским языком обучения. Идиш изучали один раз в неделю, а в 1940 г. отменили вовсе. Осталась одна центральная синагога. Рабочие молились в ней по утрам, а потом - все остальные. Была агитация, чтобы синагогу отдали под клуб.
Когда началась война с Германией, возник вопрос об отъезде, но сделать это было нельзя, потому что граница для "западников" была закрыта. Тех, кто пытался уйти, пограничники вернули. Удалось бежать считанным людям и в их числе моему двоюродному брату Сендеру. Немцы пришли в июле 1941 г. Полицейский участок устроили в доме Дененберга, где при Советах была русская школа, а самого хозяина повесили. Начальником полиции стал обрусевший немец Шварц, которого прислали из Пинска. В полицию пошли местные жители. Я запомнил Солоневича и двух его сыновей, братьев Грушевских, Алешу (фамилию забыл) и других. Старостой стал Яков Самоховец, а его сын Леонид состоял переводчиком в лагере в Ганцевичах, заместителем старосты назначили Сеню Вороновского.
Евреи сразу почувствовали перемену отношения со стороны местных жителей-славян. Евреев собрали на площади около церкви и заставили смотреть, как пороли Мойше Пастернака, который подрался с сыном полицейского Володей Солоневичем. Евреев заставляли пилить дрова, убирать дворы, квартиры. Полицейские и члены их семей могли зайти в любой еврейский дом и взять что угодно. Потом издали приказ о сдаче золота и зимней одежды, а через неделю еще один - о сдаче зубных коронок из золота. Вся немецкая пропаганда была направлена против евреев. В сентябре 1941 г. в местечко прибыл карательный отряд на повозках. Они схватили 130 еврейских мужчин и расстреляли на кладбище. Среди них были руководитель еврейской общины, раввин, резник и мой отец (47 лет). Гетто организовали в конце 1941 г. Когда заболели сыпным тифом Пейсах Прошицкий (16 лет) и Мордехай Шифман (25 лет) их расстреляли. Каждую ночь в полицейский участок уводили и насиловали молоденьких девушек. Потом всех мужчин, начиная с 14 лет, вывезли в лагерь Ганцевичи, что в 60 км от Погоста-Загородского. Всего около 350 чел., в число которых попали два моих брата. В Ганцевичах были евреи из местечка Ленин.
14 августа 1942 г. лагерь в Ганцевичах подожгли. Узники начали разбегаться. Мне, двум моим родным и двум двоюродным братьям (Израилю и Ашеру Гольдманам) удалось убежать. На утро 15 августа всех евреев Погоста выгнали из гетто и заперли в синагоге. После обеда погнали в село к лесопильне и расстреляли недалеко от дороги. Там погибли моя мама Малка, братик Давид 8 лет, сестренка Двойра 6 лет, бабушка Хана 75 лет. Многие были ранены, кругом стоял крик и плач, стоны и просьбы о помощи. Но кто мог помочь? И они умирали. Только троим раненым и раздетым, удалось выбраться из-под груды мертвых тел и уйти в лес. Среди них была моя двоюродная сестра Ривка Гольдман (Ёсилевская) 35 лет, у
которой на руках убили четырехлетнюю дочку. Двумя другими были Юдит Ципперштейн и Фейгель Луцкий, которые сейчас живут в Америке. В 1960 г. Ривка выступала свидетельницей на процесса Эйхмана в Израиле.
На второй день после акции кто-то донес, что в погребе прячутся еще 27 евреев, в основном, молодежь и дети. Их обнаружили и расстреляли в огороде Коли Мишеревича. Еще 20 евреев убежали из гетто и прятались в лесу. Спасшиеся разрозненными группами бродили по окрестностям до наступления холодов. Наша группа состояла из 12 чел. Помню Ениту Боброву, ее дочерей 16 и 25 лет и сыном 18 лет. Мы жили в вырытой норе. Однажды рано утром в ноябре 1942 г. нас окружили немцы и убили 7 чел., включая всех Бобровых. Мы перешли в лес у д. Богдановка, где встретили других земляков.
К весне 1943 г. образовался партизанский отряд им. Кагановича. Командиром выбрали Давида Боброва, а комиссаром - Шалома Фельдмана. Отряд насчитывал около 200 бойцов, примкнули евреи из Барановичей. Мы проводили диверсии в тылу немцев. Осенью 1943 г. от тифа умер Бобров, отряд расформировали и влили в бригаду им. Куйбышева. Я с братьями
попал в отряд им. Орджоникидзе, который стоял в лесу у д. Липники. Особенно запомнилась "рельсовая война" летом 1944 г. Потом партизаны и Красная армия приблизились к Пинску и освободили его совместными усилиями. Наш отряд расформировали, а молодежь послали под Белосток. Там мы изучали военное дело, нас обмундировали и послали на фронт. Брат Борух попал в Восточную Пруссию и погиб при освобождении Риги зимой 1945 г. Меня отправили на Центральный фронт, который наступал на Варшаву. В январе 1945 г. в Германии под д. Рушендорф ранили, в госпитале был до конца марта, а затем участвовал во взятии Берлина.
В 1948 г. я демобилизовался и жил в Пинске, женился. Моя жена Хана девочкой была в гетто под Смоленском, чудом выжила. Во время войны немцы заселили Погост-Загородский жителями Смоленской области. Евреев в Погосте не осталось, во всех еврейских домах жили чужие люди. Немногие уцелевшие евреи поселились в Пинске. В 1956 г. бывшим польским гражданам предоставили возможность выехать в Польшу. У нас уже было уже трое детей, и решили воспользоваться. Документы получили их только в 1958 г. и в 1959 г. были в Израиле. Мы с женой мечтали побывать в родных местах и увековечить память близких. Такая возможность появилась только в 1990 г. Я приехал в Погост-Загородский, чтобы восстановить места захоронений и поставить памятники. Получил разрешение у местных властей, оплачивал все строительные работы. В 1996 г. я поставил памятник в лесу у деревни Борки, где были окружены и расстреляны мои односельчане, а в 1998 г. - перенес останки старого еврейского кладбища к месту расстрела гетто и поставил еще один памятник. Может теперь моя душа успокоится? (Архив автора. Письмо И. Южука из г. Ришон ле-Цион от 25 ноября 1999 г.).
Примечание автора: Погост-Загородский (Пагост-Загарадскі) - деревня Пинского района Брестской области; впервые упоминается в 1528 г., с 1793 г. в составе России - местечко Пинского уезда Минской губ., евреи проживали с XVII в., в 1897 г. - 593 еврея (из 846 всех жителей), в 1920 г. - 1020 жителей, включая 128 католиков, 155 православных и 737 иудеев; в 1921-1939 гг. в составе Польши, с 1939 г. - в БССР, до советско-германской войны 120 дворов, 1.500 жителей, в августе 1942 г. при уничтожении гетто убито 1200 евреев.
Смиловичи
Моисей Горелик (1925 г. р.): отец Хаим работал в кожевенной артели, а мать Ривка была домохозяйкой. Было три синагоги, наша семья, как и другие евреи, отмечали праздники. До 1936 г. работала еврейская школа, а потом её закрыли, распался и еврейский колхоз. Накануне войны обстановка была очень напряженной. В 1939 г. появились беженцы из Польши и каждая семья брала несколько человек на постой. Принимали и устраивали, как могли. 29 июня 1941 г., пришли немцы. Это были передовые армейские части, которые пробыли в Смиловичах только один день, никого из местных жителей не трогали и ушли в сторону Червеня. Потом организовали местную полицию. Первыми записались Андрей Курейчик, Леонид Артимович, Казик и Леонид Герасимовичи. Начальником стал Казимир Рак. Через три дня арестовали 50 еврейских мужчин, среди которых оказались наши родные Давид Кауфман, Хаим и Моше Плаксы. Их расстреляли возле д. Гудовичи по Могилевскому шоссе.
В деревне Дукорщина обнаружили главного архитектора, строившего Минский пассажирский вокзал и его 13-летнего племянника. Крестьянин Писарчик подсказал полицейским, и их арестовали, привели в Смиловичи, допрашивали, били и повесили на телеграфном столбе напротив полицейского участка. На шее у каждого висела табличка - "жиды". За "бдительность" Писарчука наградили парой сапог. Через трое суток тела приказали снять и бросить в яму возле базара. Сделать это поручили Борису Плаксе, Абраму Тейфу и Хаиму Кафману, которых заставили петь "Интернационал".
Гетто в Смиловичах организовали в августе 1941 г. по улицам Зеленая и Гирша Леккерта, прилегавших к еврейскому кладбищу. Потом отняли весь скот. На Рош-hа-Шана (14 октября 1941 г.) приехали на машинах вооруженные литовцы из Руденска и окружили гетто вместе с местной полицией. Людей сгоняли к подготовленной яме партиями по 50-60 чел. В погроме погибла вся моя семья: отец, мать, сестры Фейга (1924 г. р.), Лея (1929), Майя (1940) и брат Зисул (1932). Майю бросили в яму живой, несмотря на её страшные крики. Я упал без сознания и был завален другими телами. Ночью очнулся, вылез из ямы и ушел в сторону Минска. Там я надеялся встретить брата мамы Шимша Шапиро, дом которого был на ул. Островского, но никого не застал. Соседи рассказали, что в августе Шимшу и моего двоюродного брата Исаака Розина забрали в концлагерь.
7 ноября 1941 г. в Минске был погром, вместе с другими жильцами дома я спрятался в "малине" (тайном убежище). Потом перебрался на ул. Танковую возле Юбилейной площади. Ежедневно нас водили разгружать вагоны на станцию "Минск-товарный". В 1942 г. я пытался уйти к партизанам вместе с Фимой Гимпелем и Хаимом Кауфманом. Мы выбрались из гетто, и пошли в сторону д. Шацк. Через трое суток бесплодных поисков вернулись в гетто. Вдруг повезло. В доме, где мы проживали, была Катя Перченок, связная, выводившая узников в лес. Мне и Исааку Гринбергу Катя поручила искать оружие, одежду и обувь для партизан, пообещав помощь. После больших трудов мы раздобыли гранату, пистолет и кое-что из одежды. Через два месяца Катя сдержала свое слово и вывела из гетто, указала путь к д. Старое село Минского района. Там стоял партизанский отряд им. Буденного, но нас не приняли. Предлогом послужило то, что в нашей группе были женщины и старики. Главная причина состояла в том, что мы были людьми "еврейской национальности". Все, что оставалось - это жить в лесу неподалеку от расположения партизан. Неизвестно чем бы все кончилось, если бы не подобрал Шолом Зорин. В Налибокской пуще под Ивенцом был образован еврейский партизанский отряд № 106. При нем была боевая группа, которая охраняла лагерь и выходила на боевые операции, минировала железную дорогу, участвовала в засадах. Мы были молоды, безумно рады, что остались живы, а то, что пережили сделало нас больше, чем родными. Со мной воевали товарищи, которые сейчас живут в Израиле: Николай Дулец, Абрам Туник, Макс Конюхов и Хиля Гордон (Мигдаль-hа-Эмек), Сара Голанд, Берта Геленсон, Аркадий Красинский (Нацрат-Элит). В Минске остались Леонид Меламед, Михаил Горелик, Абрам Тейф и некоторые другие. У каждого сложилась своя жизнь, но мы не растеряли друг друга (Архив автора. Письмо Моисея Хаймовича Горелика из Нацрат-Элит от 16 июня 1994 г.).
Примечание автора: Смиловичи (Смілавічы, Smilovichi) - городской поселок (с 1960) Червенского района Минской области на реке Волма; название образовано от фамилии балтийского происхождения (Smilga), ассимилированной в славянских языках; в эпоху Речи Посполитой - местечко Минского воеводства; с XVШ в. - резиденция Верхнего округа группы еврейских кагалов, в 1847 г. здесь проживало 1053 еврея, в 1897 г. - 2094 (из 3133 всех жителей), в 1926 г. - 1748 евреев; в 1935-1938 гг. центр района; оккупирован немецкими войсками с июня 1941 г. по 3 июля 1944 г., которые расстреляли в городе две тысячи жителей.
Сморгонь
Фишел Кустин (1928 г. р.): мы по Зареченской улице. Мама умерла в 1939 г. С началом войны брата Якова сразу забрали в Красную армию, а мы с отцом решили бежать, но попали в окружение и вынуждены были вернуться. Сестра ушла к партизанам и, что с ней было, потом я не знаю. Пришли немцы и переселили всех евреев в гетто. Гетто окружили колючей проволокой и пропустили электрический ток. Мы жили в бывшей синагоге, чинили дороги, заготавливали дрова. Я был маленького роста, худенький и слабый, но наравне с взрослыми тянул норму. Помню надсмотрщика по фамилии Шульц, который впадал в бешенство каждый раз, когда входил в гетто. Он ругался, орал, мог остановить любого еврея, избить и даже застрелить. На моих глазах арестовали отца. Я кричал, плакал, а немец-охранник отвечал: "Уходи маленький еврей, иначе застрелю!" Отца я встретил через 5 месяцев в другом лагере.
В сентябре - октябре 1941 г. группу детей в вагонах для скота перевезли из Сморгони в концлагерь Жежморы в Литве. Зима еще не настала, но было очень холодно, теплой одежды не было и мы сильно мерзли. Внутри большой синагоги устроили лагерь, сделали трехэтажные нары из дерева и запихнули сотни людей. Я встретил там не только советских евреев, но и из других стран Европы. Каждый день кто-то умирал, и трупы лежали среди живых. Охрана из немцев и литовцев стреляла в узников по малейшему поводу. На работу гоняли под конвоем, отстающих били прикладами и плетью, если кто-то падал и не мог подняться, убивали. Строили дорогу, дети работали с взрослыми. Мы отмораживали ноги, вместо обуви были деревянные опорки.
Многие болели брюшным тифом, слег и я. Никто нас не лечил, я лежал с температурой +40 и ждал своей участи. В это время в лагерь привезли новую группу заключенных, среди которых оказался отец. Он так исхудал и был избит, что я еле-еле узнал его. Даже сейчас я плачу, вспоминая эти минуты. Сентябрь 1942 г. был очень жарким, начались разговоры о ликвидации лагеря. Прибыли грузовики, туда погрузили, в основном, молодежь и повезли в Каунас. Там нас разлучили, отца оставили в Каунасе, а меня с группой мальчиков - в концлагерь Кошидары. В бараках было темно, тесно, полно крыс и мышей. Под конвоем нас водили копать торф. Норма была 6 куб. м. на человека. Голодные и замученные мы работал с утра и до вечера. Зимой водили на заготовку леса в 5--6 км от лагеря. Нужно было выполнять норму от 4 до 5 куб. м. Пилили дерево, обрубали ветки, разделывали на короткие чурбаки и складывали в штабеля. Охрана не позволяла ни минуты передохнуть. Кормили плохо, приходилось подбирать остатки картошки на поле, искать ягоды и грибы. Многие умирали от истощения.
В сентябре 1943 г. "власовцы" перепились и начали стрелять в немецкую охрану, убили штабс-фельдфебеля. Он кричал: "Евреи, не бойтесь, вы не виноваты". Часть "власовцев" убежала, лагерь окружили СС. Меня и других заставили грузить в машину трупы убитых. В октябре 1943 г. СС отобрали маленьких детей, включая годовалых. Матери рыдали, пытались не давать, их били прикладами и силой вырывали детей, грузили на телеги и увозили на станцию. Что с ними стало неизвестно. Говорили, что брали кровь. Все плакали. В декабре узников перевели в гефанген-лагерь в Каунасе, где до этого держали военнопленных, которых расстреляли. Их место заняли евреи. Мы жили в огромном каменном доме вместе с польскими, немецкими и французскими евреями. Охрана, женская и мужская, была из СС. Мы работали на аэродроме, в конюшне и госпитале. Некоторые раненые немцы сочувствовали и покармливали. Затем перевели в лагерь под г. Козлов-Руда, где копали торф под присмотром вооруженной охраны с собаками. Это был мой пятый по счету лагерь.
Наступило лето 1944 г., приближался фронт, в лесах были партизаны. Охрана была настороже, частыми стали тревоги. В августе прибыло подкрепление. Заключенных построили, и начальник лагеря сказал, что будут отправлять в Германию. В случае если по дороге нападут партизаны, мы должны лечь на землю, а не бежать в лес, иначе будут стрелять и в нас. Когда повели на станцию, знакомый охранник-власовец сказал, что он тоже собирается бежать и даст сигнал - выстрел в воздух. Колонна двигалась по узкой дороге в лесу. Неподалеку от железнодорожной станции мы услышали выстрел и крик: "разбегайтесь". Кто-то лег, а многие побежали в разные стороны. Я тоже побежал с друзьями, с которыми прошел все лагеря, начиная со Сморгони. Некоторые из них живут в Израиле. Это Наум и Захарий Ароцкеры, Яков Меликовский, Копель Рапопорт, Иосиф Карпель. Брата Якова я встретил после войны, он был много раз ранен, потерял руку, стал инвалидом. Сейчас ему 77 лет и он живет в Израиле. Жена брата тоже была в лагерях недалеко от тех мест, где держали меня с отцом. Судьба нас разбросала, но прошлое и память о Белоруссии объединяет (Письмо Фишела Кустина из Бруклина (США) от 28 апреля 1998 г. Yad Vashem Archive, 0-33/5278).
Примечание автора: Сморгонь (Смаргонь, Smorgon, Smorgonie) - город, центр района Гродненской области, расположен в 260 км от Гродно на железной дороге Минск-Вильнюс. Известен в XV в.; в эпоху Речи Посполитой местечко Ошмянского повета Виленского воеводства; еврейская община упоминается в пинкасе Литовского ваада с 1625 г., в 1765 г. - 649 евреев, в 1847 г. - 1612 евреев, в 1897г. - 6743 (из 8.908 всех жителей); в 1921-1939 гг. в составе Польши, в 1931 г. проживало 4 тыс. евреев, с 1939 г. - в БССР; оккупирована немецкими войсками с 25 июня 1941 г. по 5 июля 1944 г., которые убили в Сморгоне и его районе 3896 чел., включая 3.280 евреев (НАРБ, ф. 845, оп. 1, д. 63, л. 30; ГАРФ, ф. 7021, оп.89, д. 15, лл. 2, 23-24, 34).
Столин
Григорий Овсяник: в городе к началу войны вместе с беженцами из Польши скопилось более 12 тыс. евреев. Немцы организовали юденрат, во главе которого поставили еврея из Варшавы Бергера. Население гетто ежемесячно было обязано вносить налог по десять рублей с человека. Деньги прилагались со справкой о количестве еврейского населения на конец каждого месяца. Под угрозой физической расправы в кассу гебитскомиссара заставляли сдавать ценности и золото.
Границы гетто проходили по улицам Полесской (от реки), Костюшко, Рыночной площади, Унии Люблинской и на запад к реке. В центре проходила ул. Набережная. Жизнь евреев была мучительной. Люди умирали от голода, болезней и холода. Продовольствие почти не поступало. Передать какую-то помощь можно было только через выходивших с рабочими колонными, да и то в таком количестве, чтобы спрятать в карманах. В погребе одного дома гетто сохранилась корова. Её кормили с рук и очень скудно, поэтому молока она давала мало. Молоко носили старику раввину Перлову, но потом раввина расстреляли. 10 сентября 1942 г. главу юденрата Бергера и его помощников вызвали в гебитскомиссариат и расстреляли. В гетто поняли, что это смертный приговор. На 11 сентября пришелся Судный день (Йом Кипур), одновременно это был крестьянский праздник "Головосек". На расстрел выводили партиями по тысяче человек. Всего набралось восемь партий. Колонны вели с ул. Набережной по ул. Полесской, затем на Рыночную площадь и далее по ул. Пинской к концу города. Колонна делала поворот направо и через поля двигалась к огромному котловану (300 м Х 100 м) и глубиной до 10 м. Котлован остался от довоенной поры, когда строили аэродром. С октября 1939 г. по июль 1941 г. его рыли советские заключенные под подземные ангары.
К месту казни евреи шли семьями, держась за руки или положив, друг другу на плечи. Были случаи, когда старики падали на проезжей части и теряли сознание. Патруль, замыкавший шествие, волочил их к забору и добивал выстрелом в затылок. Рану на голове прикрывали одеждой или подолом платья. Трупы собирали на телеги и сбрасывали в котлован. На месте расстрела заставляли раздеваться до нага, аккуратно складывать одежду - в одно место, обувь - в другое. Потом спускали в котлован, укладывали головой вниз одного за другим, а солдаты СС ходили по телам и стреляли из автоматов. Были убиты две девушки, с которыми я был очень дружен - Хава Туркенич из Теребежова и Дора Фридман из Столина.
На месте погибли не все. Ночью из ямы вылезали раненые, в том числе маленькие дети. Они прятались в лесу на католическом кладбище по дороге в город, но их там находили и расстреливали. В пятой по счету колонне было много молодежи. Когда их вели перед заходом солнца, то многие бросились в рассыпную. Нужно было преодолеть расстояние в два километра в сторону урочища "Затишье". Началась стрельба. Часть убегавших осталась в поле, но многие скрылись. Когда немцы собирали трупы, они нашли убитого эсэсовца.
Среди выживших был доктор Ротер из беженцев, которого немцы сделали главным врачом больницы Столина. Во время массовых расстрелов Ротера и его сына не тронули. Перед приходом Красной Армии партизаны вывели врача в лес, но забрать с собой сына он не смог и его немцы расстреляли. Сегодня в Столине ничего не напоминает о том, что две трети его населения составляли евреи. На месте массового расстрела растут огромные до тридцати метров сосны и валялись человеческие черепа и кости. Это мародеры искали золото, которое унесли с собой в могилу евреи. Сейчас на этом месте стоит памятник. Урок Катастрофы не должен повториться. Только уважение к людям, независимо от их национальности, позволит дальше жить в этом мире. Благослови Вас Господь Бог (Мезуза, № 7-8, 1997 г.).
Примечание автора: Столин (Stolin) - город Брестской области на реке Горынь, в 245 км от Бреста; впервые упоминается в ХII-ХIII вв., с XVI в. местечко Пинского повета Брестского воеводства, затем местечко Пинского уезда Минской губ.; здесь проходили ярмарки, упоминавшиеся в пинкасе Литовского Ваада; в 1765 г. - 408 евреев, 1847 г. - 777, в 1897 г. - 2489 евреев (из 3.342 всех жителей); в 1921-1939 гг. в составе Польши, в 1931 г. проживал 2966 евреев, с 1939 г. - в БССР; оккупирован немецкими войсками с 12 июля 1941г. по 7 июля 1944 г., которые убили в городе и районе 9,3 тыс. чел.
Туров
Хана (Гоберман) Цимбел (1929 г. р.): в семье дедушки Шмоела было 10 детей. Папа Гершун был потомственным кузнецом, оставшись сиротой в 13 лет. Шмоел решил строить сарай, а сосед доказывал, что это не его земля. Спорили до крика. Потом дедушка упал и умер на месте, а через день папина мама родила девочку Рохул. Мать моя Сульке родилась в Житковичах, что в 30 км от Турова, была портнихой. Родители не были очень религиозными, но шабес (cубботу) и праздники соблюдали. Делали это без огласки, собирались у кого-то на дому. Отец всегда прятал таллес. Однажды мы шли по улице, отец взял меня за руку и показал большое двухэтажное здание, где раньше была синагога, а потом устроили склад. Помню женщину, которая в четверг обходила еврейские дома и собирала деньги для бедных, чтобы они могли достойно встретить субботу. Все давали, кто сколько мог. Считалось, что у нас самые красивые невесты и парни из других мест приезжали в Туров жениться. До войны Туров был густонаселенным. Было очень много евреев, предпочитали говорить на идиш. Мои братья учились в еврейской школе, директором был Кантор. Когда в 1938 г. ее закрыли, все были возмущены, но нужно было молчать. До 1939 г. рядом проходила польская граница. Туров был закрытым городом, куда можно было приехать только по пропуску. Помню, как у незнакомых людей без конца проверяли паспорта - искали шпионов. Пограничники на высоких красивых лошадях выезжали в дозор.
Евреи ничего не знали о приближавшейся войне. Эвакуацию не проводили. Железной дороги не было. Был только один катер на реке, на котором родители отправляли детей-призывников. Почти все остались. Немцы пришли 15 июля 1941 г., это были передовые армейские части. Евреев они не трогали. Их сменили каратели - чистокровные и жестокие. Еврейские старики с большими белыми бородами таскали тяжелые колоды. Наша корова ходила в стадо д. Дворец, где отец работал кузнецом. Крестьяне к нему очень хорошо относились, часто приходили за советом. Но с приходом немцев, в первый же день задержали корову и не отпустили. Рассказывали, что всех евреев погнали в Лельчицы и там убили. У папы убили мать и двух сестер с детьми. Мужья их были на фронте. Погибла вся семья брата: жена, дочка с двумя маленькими детьми. У второго брата погибли все члены семьи. Чудом из ямы вылез мальчик. Дядя случайно нашел его после войны.
Мы удрали голые и босые, шли лесами километров 200 до Ельска. Ночью видели наших солдат, они были в панике. В Ельске отходил последний эшелон: открытые платформы с железом. Было безвластие, снимали связь, нас не брали. Все женщины с детьми на руках страшно кричали. Сели чудом, без конца бомбили, шли дожди. Питались тем, что находили в разбитых составах по дороге -- кусочки хлеба, остатки консервов. Одна женщина увидела мою раздетую сестричку Полю трех лет, сняла кофточку со своего ребенка и отдала нам. В Сталинградской области поселили в домах, откуда выселили поволжских немцев. Нас было 7 семей, там прожили до 1945 г. Когда вернулись в Туров, увидели землю и камни. Немцы перед отходом его сожгли, многие жили в землянках.
После войны в Турове осталось очень мало евреев, не больше 20 семей. На улице на идиш уже не говорили, а только дома. Никаких памятников евреям в Турове не ставили и даже говорить о Катастрофе евреев не разрешали. Наше имущество никто не возвратил. На одном парне мать узнал костюм брата Самуила, который купили перед самой войной и брат успел его надеть только раз. Мы знали, кто взял наше имущество. Мать пошла к ним и сказала: "Я к вам ничего не имею, была война, но осталось трое детей, они мерзнут. Дайте только одной одеяло и подушку". Они ничего не дали. Через 7 лет в этой семье умирает сын, а потом второй. Остался самый старший Александр, уже женатый. Его мать присылает к нам свою сестру просить прощения. Думала, что мы клянем, и умирают дети. Моя мама сказала, чтобы она не волновалась, что мы никого не клянем. Вещи можно нажить, а кого убили, не вернешь. Александр стал председателем колхоза в д. Запесочье Туровского района и помогал моим родителям.
У меня было три брата и сестра. Старшего звали Самуил 1923 г.р., он был способный, учился на отлично и перед войной закончил 10 классов. На собрании в школе 22 июня 1941 г. он призвал выпускников взять в руки оружие и идти воевать. В Турове в армию его не взяли по возрасту - 17 лет. Он добрался до Черкаска и пошел в военкомат, сказал, что ему 18 лет, а паспорт потерял. Его призвали, и он погиб 18 января 1944 г. при освобождении Витебска. Могилу его мы не нашли, в списках горсовета, как погибший на фронте не числится.
Второй брат Илья тоже пошел добровольцем на фронт, когда мы были в эвакуации. Дошел до Берлина, стал профессиональным военным. Сейчас живет в Израиле. Третий, Лёва, окончил медицинский институт и работал хирургом в Харькове. Я стала учительницей и 40 лет проработал в школе сначала в Турове, а потом в Гомеле. Сестра Полина окончила институт легкой промышленности и сейчас живет в Бруклине (США). В августе 1999 г. я была в Белоруссии, посетила Гомель и Туров. Я их очень люблю, там наши могилы (Архив автора. Письмо Ханы Цимбел из Нью-Йорка от 21 октября 1999 г.).
Примечание автора: Туров (Тураў, Turov) - городской поселок в Житковичском районе Гомельской обл., пристань на р. Припять, в 27 км от Житковичей; впервые упоминается в 980г., центр Туровско-Пинского княжества; в эпоху Речи Посполитой город Пинского повета Брестского воеводства, позднее местечко Мозырского уезда Минской губ.; с 1623 г. евреи Турова входили в Пинский кагал; в 1765 г. - 316 евреев, в 1847 - 1414 евреев, в 1897 г. - 2253 (из 4290 всех жителей), в 1926 г. - 2197 евреев, в 1939 г. - 1528 евреев; оккупирован немецкими войсками с 14 июля 1941 г. по 5 июля 1944 г., которые убили в Турове и районе 1792 чел.
Узда
Сима Марголина: 22 июня 1941 г. рано утром родители уехали в Минск за покупками. В полдень по радио передали, что началась война. К вечеру приехали папа и мама, которые рассказали, что в Минске паника, на станции железной дороги с поезда снимали убитых и раненых. Ночью округу сотрясала артиллерийская канонада. 23 июня началась эвакуация райкома партии, отделения госбанка, почты. Вслед за ними уезжали те, у кого была лошадь. Мы двинуться не решались из-за престарелых бабушки и дедушки. Вскоре многие вернулись, потому что немцы перерезали дорогу. Еще через день появились и сами немцы. Пехота шла с полевыми кухнями, за ней велосипедисты и кавалерия. Сильные, пышущие здоровьем, они горланили песни и наигрывали себе на губных гармошках. Войска двигались днем и ночью. Все попрятались. Немцы сразу расстреляли на кладбище коммунистов, не успевших эвакуироваться. Их взяли по доносу местных жителей. Во дворе больницы расстреляли двух раненых красноармейцев. Их вывели во двор в нижнем белье со связанными за спиной руками. Раненые выкрикивали свои имена и фамилии в надежде, что кто-то услышит и передаст родным, а потом: "Да здравствует Сталин! Да здравствует коммунизм!" Создали управу, в которую вошли главный врач больницы д-р Круглик, его жена, тоже врач. Бургомистром стал бывший стахановец и ударник труда мастер сапожной мастерской Брель. Комендантом и начальником полиции назначили Викентия Витковского.
Наша корова подавилась картофелиной. Бока раздуло, стонет. Животное погибало. Дед бросился за помощью к немцам. Мы окаменели от страха и наблюдали. Один из немцев вошел во двор, осмотрел корову, вымыл в ведре руки и ловко залез в горло животному, достал картофелину. Дедушка от радости прослезился. Немец попросил дать ему кастрюлю, вылил туда из своего котелка чечевичного супа с мясом и угостил нас. Немец поинтересовался евреи ли мы? Мы отказывались. Немец сказал, что евреям "капут" и нужно убегать, если еще не поздно. На третьи сутки немецкого наступления пропал один солдат. Немцы объявили, что если к утру он не вернется в часть, то расстреляют 50 заложников (евреев, белорусов и татар). Родственники собрались у дома культуры на площади и оплакивали несчастных. Но к утру солдат нашелся, он "приглядел" местную подружку и провел с ней ночь. Заложников отпустили.
Прошел первый месяц оккупации, в конце июля образовали гетто, под которое отвели две улицы - Ленинскую и Пролетарскую. При переселении разрешили взять только самые необходимые вещи. Начиная с 10-летнего возраста, всех обязали носить желтые латы. В конце местечка за мостом через речку Уздянка военнопленные выкопали глубокие рвы. 16 октября 1941 г. Витковский собрал в клубе им. Тельмана по представителю от каждой еврейской семьи, и сказал, что назавтра всех отправят в Минск. Приказали надеть лучшую одежду, а все лучшие вещи и драгоценности положить на видное место. Предчувствие было недоброе, хотя некоторые Витковскому доверяли, его знали как скромного человека и добропорядочного соседа. Ночью прибежал еврей из Шацка, который рассказал, что накануне евреев тоже пообещали отвезти в Минск, а назавтра уничтожили.
В 5 часов утра гетто окружили гестапо и полицейские. Поползли слухи, что будут убивать только молодых мужчин, их стали прятать. Мой отец (35 лет) и дядя Борис укрылись в сарае внутри поленицы дров. Бабушка Роза спрятала нас и некоторых соседей (15 чел.) в погребе. Дедушка придвинул на крышку кухонный шкаф. Тут же в дом ворвались. По топоту ног над головами определили, что было 5 или 6 человек. Дедушка сказал, что в доме больше никто не живет. Полицейский из местных подтвердил и этим нас спас. Дедушку и бабушку вывели во двор. В кузов машины они не могли взобраться и их повели к забору. Дедушка шептал молитву, а потом сказал бабушке, что Бога нет. Их расстреляли двумя выстрелами. Во время массовой акции шофер-немец потерял сознание. Его тут же сменил шофер из местных жителей. Не буду называть его фамилию. У него есть дети, внуки и правнуки. Он умер благополучно, в своей постели и был похоронен с почестями.
После погрома Сашка Жданович похвалялся, сколько он убил евреев. Особенно смаковал подробности гибели молодых девушек, с которыми был хорошо знаком. На рассвете наступила жуткая мертвая тишина. Мы сдвинули кухонный шкаф и по очереди выбрались наверх. Вышли огородами к берегу речки, перешли по мостику и направились к лесу. Решили идти в Минск, до которого было 70 км. Из пятнадцати человек уцелела я одна (Из книги С.М.Марголиной. Остаться жить (Минск, 1997 г.).
Примечание автора: Узда (Uzda) - городской поселок, центр района в Минской области, расположен в 74 км от Минска на реке Уздянка; известен с 1450 г., в эпоху Речи Посполитой местечко Минского воеводства, затем местечко Игуменского уезда Минской губернии; в 1765 г. - 263 еврея, в 1847 г. - 1618 евреев, в 1897 г. - 2068 (из 2.756 всех жителей), в 1926 г. - 1564, в 1939 г. - 1143 еврея; оккупирован немецкими войсками с 28 июня 1941 г. по 4 июля 1944 г., которые убили в Узде и её районе 5091 чел., включая 1740 евреев (ГАРФ, ф. 7021, оп.87, д.15, л. 1).
Хотенчицы
Михаил Сосенский (1929 г. р.): у нас жили несколько еврейских семей. С приходом немцев дьякона Степана Лешкевича назначили бургомистром, как бывшего офицера царской армии, знавшего немецкий язык. У него была семья, двое детей, сын Даниил и дочь Нина. Лешкевич был начитанным и образованным человеком. В конце июля 1941 г. на нашей мельнице работал человек по имени Захар. Однажды, будучи пьян, он сорвал портрет Гитлера. Немцы его арестовали, Захар отрицал свою вину и решил все свалить на евреев. Он привел немцев на мельницу и указал на моего отца Иосифа и его двоюродного брата Израиля Циммермана. Их арестовали, не дав даже переодеться. Отец перелопачивал зерно и был без сапог. Один из немцев сказал по-польски: "На камунiстычны собранья ты мог лятать, так iдзь зараз босы"... и повели в местечко. Вдруг появился и вмешался Лешкевич: "Кого арестовали? Советы отняли у них мельницу, должны были вот-вот сослать в Сибирь". Ему, как бургомистру, поверили, отца и дядю отпустили, а Захара отвели в лес и расстреляли. Еще через некоторое время Лешкевич помог оставшимся еврейским семьям в 1942 г. бежать в лес накануне акции.
После освобождения Белоруссии, Лешкевича и судили, как немецкого пособника в м. Илья. В его защиту выступали евреи из Хотенчиц, которые рассказывали, как он спасал гетто. Во внимание это не приняли и Лешкевича приговорили к расстрелу. Эта история подействовала на всех угнетающе. С другим нашим соседом, Михаилом Филистовичем из Вязыня, власти обошлись иначе. До 1939 г. в Вязыни были погромы и поджоги. Сгорел дом моего дедушки Шимона Бермана. Очередной погром был устроен с приходом немцев. Родной брат отца дядя Лазарь, тетя Геня с двумя малютками на руках и бабушка Гита (мать Гени) ушли в Хотенчицы, но когда немцы начали создавать гетто в Хотенчицах, семью Лазаря отправили обратно в Вязынь. Гетто в Вязани ликвидировали летом 1942 г. После расстрела, когда каратели ушли, из могилы встал дядя Лазарь и начал звать: "Евреи?! Кто еще живой?" Пуля его только царапнула и попала в дочку Этель (3,5 лет), которую он держал на руках. Встала его жена Геня, которая в момент убийства взяла на руки младшую Хану (1,5 года). Они уцелели чудом, дети погибли, защитив своими телами родителей. Выкарабкались из рва, но уходить было некуда - светло. Когда прятались в соломе на чердаке сарая, но их заметил Михаил Филистович, пришедший поживиться и стал кричать: "Жиды живые!" Лазаря и Геню сняли с чердака, отвели к общей яме и расстреляли. Филистович хвастался, как евреи стояли
на коленях и умоляли их не выдавать. После прихода Красной Армии Филистовича судили и приговорили к 10 года заключения. Он отбыл 7 лет и подпал под амнистию, освободившись не вернулся в Вязынь и уехал жить к дочери в Литву (Архив автора. Запись беседы с Михаилом Иосифовичем Сосенским 4 июля 1996 г. в Иерусалиме).
Примечание автора: Хотенчицы - деревня Вилейского района; Вязынь - деревня, центр сельсовета в Вилейском районе Минской области, на левом берегу р. Илия, в 22 км от Вилейки, известна с XV в., после второго раздела Речи Посполитой (1793) вошла в состав Вилейского уезда Минской губернии; в 1897 г. - 601 житель, имелись православная церковь, католическая часовня и синагога; в 1918 г. оккупирована немецкими войсками, с 1921 г. вошла в состав Польши, в 1926 г. проживало 137 евреев, с 1939 г. в составе БССР; с июня 1941 г. по июль 1944 г. оккупирована немецкими войсками; в центре Вязыни установлен памятник 108 жителям окрестных сел, погибшим в годы войны без указания национальности.
Из книги Леонида Смиловицкого "Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941-1944 гг." (Тель-Авив, 2000), с. 197-233.
|
