Свидетели нацистского геноцида евреев на территории
Белоруссии в 1941-1944 гг.
Leonid Smilovitsky, Ph. D.,
Diaspora Research Institute of Tel Aviv University
Война оставила трагический след в судьбах сотен тысяч евреев. Шесть миллионов погибло в Восточной Европе, из них на Белоруссию пришлось не менее 700 тыс. чел. Память о Катастрофе, немецком геноциде, отношении местных жителей, сотрудничавшими с нацистами, оставшихся равнодушными или, наоборот, спасавших евреев, участие в партизанском движении и подполье - во многом повлияло на судьбу целого поколения советских евреев. Долгие годы они хранили молчание. Власти утверждали, что говорить об особом отношении немцев к евреям - значит проявлять неуважение к другим народам, пострадавшим от нацизма. Большинство переживших Катастрофу уже ушли от нас. Их личный опыт оказался не востребованным. Исчез почти целый пласт устной истории народа, поучительной, наделенной огромной эмоциональной и нравственной силой. Среди немногих, кто успел оставить свои воспоминания, ответить на вопросы анкеты исследователя или дать интервью, люди из разных городов и местечек Белоруссии. Послушаем их голоса.
Березино
Лиза Айзендорф (Зорина): мама Эстер родила двух мальчиков Зелика, Лёлика и двух девочек - меня и Тому, папа Захар работал в кузнице с 14 лет. С нами жила бабушка Эйдли, папина мама, у которой высохла и почернела рука, но она бодрилась и пыталась помогать по хозяйству. В 1940 г. провели радио. Когда началась война, отец колебался надо ли уезжать, считал, что хороший кузнец нужен любой власти. В последний момент решились, но успели добраться только до Погоста. Евреев переселили в гетто по ул. Интернациональной. Когда мама пыталась принести продукты из деревни, её завели во двор полиции, раздели и били на глазах у детей. За два дня до акции принесли на руках отца. Мужчин выгнали на плотницкие работы, и он случайно ударил топором по ноге. Накануне расстрела выпал снег, приехала зондеркоманда. Бабушка догадалась нас спрятать. На чердак можно было пролезть только через узкий лаз на печи, где она укрыла нас с Томой. Эстер с мальчиками закрыла в погребе, набросав сверху тряпок. Сама прятаться не стала - в пустом доме обязательно будут искать людей. Из подвала мы слышали топот над головой. Выбрались на третий день, когда не стало слышно выстрелов и лая собак. Тишина, во многих домах настежь открыты двери. Вдруг навстречу появился Яшка Ветушкин, бывший друг и одноклассник Зелика, пошедший служить в полицию. Он закричал: "Жидовская морда!" и сорвал с плеча винтовку. Мама бросилась на него, а мы убежали. По дороге потеряли Зелика и Лёлика.
Несколько месяцев мы с Томой скитались по округе, искали братьев. В д. Овруч ненадолго приютила одна женщина, а когда ночью неожиданно пришли два полицейских и заподозрили наше еврейство, хозяйка не дала увести из дома. На неделю впустил в хату мужик-бобыль. Он не верил, что мы можем спастись и для того, чтобы зря не мучаться, предложил себя в качестве убийцы. В Дубровичах мы встретили бывшего учителя Николай Круглика 25 лет. Он предлагал назваться Ниной и Олей Марцинкевичами, говорить, что сбежали из детдома. Мы были грязные, заедали вши, страдали от чесотки. Мать Николая протопила баню, остригла волосы, оставила меня у себя, а Тому взяли Никольские. Соседский сын собрался идти в полицию и донес, что мы еврейки. От Никольских потребовали привести "жидовок". В ту ночь мы ушли в лес, нашли партизан. Однажды в д.Торково я с подругами пекла хлеб для партизан. Кто-то донес. Валю Мороз и Катю Голуб немцы искололи штыками и застрелили. Я вырвалась, бежала, куда глаза глядят, и заблудилась. Хорошо, что попала в отряд к соседям.
В конце июня 1944 г. началось бегство немцев. Теперь уже партизаны устраивали на них засады. Полицаев не стало, они сняли форму, бросили оружие и растворились в окрестных селах. Расправа над пойманными была короткой. Их закрывали в землянках и бросали гранату. Я все время выпрашивала "лимонку", но меня гнали. Однажды утром, когда крикнули добровольцев на расстрел фашистов, я сразу заняла место в строю и до последней минуты опасалась, что вновь прогонят...
Не люблю вспоминать эти годы и поэтому редко хожу на встречи бывших узников гетто и концлагерей. За 10 лет в Израиле была там только несколько раз. У каждого своя судьба и своя удача, которые позволили выжить (А. Каганович. "Гетто на Интернациональной". Еврейский камертон, 28 октября 1999 г.).
Примечание автора: Березино (Беразіно, Berezino) - город, центр района в Минской области, пристань на реке Березина, 101 км от Минска; впервые упоминается в 1501 г., как местечко Любашинского староства, с 1793 г. местечко Игуменского уезда; в 3370 евреев (из 4897 всех жителей), в 1926 г. - 1565 евреев, в 1939 г. - 1536 (из 4830); с июня 1941 г. по июль 1944 г. оккупирован немецкими войсками, которые убили 1200 чел., включая более тысячи евреев во время акций в июле 1941 г. и июле 1942 г. На месте расстрела имеется памятник 940 евреям, которые обозначены, как "граждане г/п Березино".
Глуск
Янкель Гуревич (1925 г. р.): отец Янкул работал в колхозе кузнецом, мать Эстер - на разных работах, у меня были сестры Рахель и Ида, братья Авраам и Касриел. Рахель работала телефонисткой. Помню две синагоги, которые закрыли в тридцатые годы, до 1937 г. еврейские дети ходили в школу на идиш, которую потом упразднили. Когда началась война, многие растерялись, были в панике, не знали что делать. Глуск заняли на пятый день. Немцы приказали всем евреям независимо от пола и возраста нашить спереди и сзади желтые латы. Тем, кто не хотел угрожали расстрелом. Скоро организовали лагерь для принудительных работ, куда евреев обязали являться ежедневно. Вечером распускали по домам. Предупредили, что за уклонение - расстрел. Отец был кузнецом и нашей семье, поэтому разрешили поселиться на окраине Глуска. Нас не выдавали, желтых лат и звезд мы не носили и в лагерь на работу не ходили. Большинство белорусов сочувствовало. Однажды я пришел проведать двоюродную сестру в Глуске, которую не гоняли на работу, потому что у неё был маленький ребенок. Меня остановил немец и говорит: "Юда!" Я отрицаю, тогда он подозвал проходившего соседа и повторил вопрос. Сосед ответил, что не "юда". Меня отпустили.
В первых числах октября 1941 г. евреев собрали в лагерь, и мы услышали стрельбу. Один крестьянин подбежал к отцу и сказал, чтобы мы скорее убегали, что приехали немцы и расстреливают евреев. Мы бросились бежать и разными лесными дорогами добрались до деревни Рудобелка, где жил брат отца. Там еще немцев не было и оставалось несколько еврейских семей. Через несколько дней мы встретили в лесу трех вооруженных автоматами людей, один из которых был еврей Чирлин. Мы рассказали, что видели и попросили взять с собой. Это была небольшая группа из 13 человек, я стал четырнадцатым. Приняли хорошо, командиром отряда был Павловский. В безопасности мы себя не чувствовали, искали надежных людей, налаживали связь, устраивали засады. Постепенно евреев в лесах становилось больше, некоторые выдвинулись в командиры. Я стал командиром пулеметного отделения отряда им.Урицкого (командир Хавкин), переводчиком бригады был Вишневский. В июле 1944 г. после освобождения Белоруссии нашу бригаду расформировали, молодые партизаны влились в Советскую Армию, и пошли на Запад. В их числе был и я. Меня наградили орденом Отечественной войны, медалями "За отвагу", "Партизану Великой Отечественной войны", "За победу над Германией" и др.
Наша семья сильно пострадала от Катастрофы. Иду и Касриела убили немцы в 1942 г., поймав в лесу. Мать посадили в тюрьму Глуска, где она повесилась. Расстреляли двоюродную сестру Нехаму Гершман с 6-месячным ребенком, в Рудобелке - тётю и еще одну двоюродную сестру. Дядя Касриель, подрывник отряда Павловского, погиб в бою в 1942 г. Сестру Рахель, которая была вместе со мной в отряде, в 1943 г. раненую на самолете отправили в госпиталь в Москву, брат Авраам погиб при взятии Берлина в мае 1945 г.
Вот и все, что осталось от нашей большой семьи. В 1949 г. я женился, у меня родилось три сына, они выучились, получили высшее образование. В 1990 г. мы приехали в Израиль и начали все сначала (Архив автора. Письмо Янкеля Гуревича от 10 июля 1994 г.).
Примечание автора: Глуск - городской поселок, центр района, расположен на р. Птичь в 170 км от Могилева, узел автодорог Бобруйск, Любань, Старые Дороги; впервые упоминается в середине XV в., с XVШ в. в составе Речицкого уезда, во 2-й половине XIX в. местечко и центр волости Бобруйского уезда Минской губернии; в 1847 г. здесь проживало 3148 евреев, в 1897 г. - 3801 (из 5328 всех жителей), в 1926 г. - 2581 еврей, в 1939 г. - 1935 евреев или 37,76% всех жителей; с 1924 г. центр Глусского района, с 1938 г. - городской поселок; оккупирован немецкими войсками с 28 июня 1941 г. по 27 июня 1944 г., которые расстреляли свыше 3 тыс. евреев. После войны в Глуске открыли мемориальный комплекс воинской славы, однако нет упоминания о жертвах немецкого геноцида в отношении евреев.
Горки
Риввека (Каган) Алеева (1923 г. р.): до войны я была студенткой учительского факультета Смоленского института иностранных языков. 22 июня 1941 г. досрочно сдала экзамен по истории партии. Помню, попался вопрос о справедливых и несправедливых войнах. Я получила пятерку и побежала на почту звонить родителям в Горки, что скоро приеду. По дороге услышала, что началась война. Что мы знали о планах немцев в отношении евреев? В Горках жили беженцы из Польши, которые рассказывали о преступлениях нацистов. Но все считали, что напуганные люди преувеличивают, что это случилось с кем-то, а Красная Армия сумеет защитить. Никакой пассажирский транспорт не работал и мы с тетей решили идти в Горки пешком. Все шли на восток, а мы спешили на запад в Горки. Наша семья приютила беженцев по фамилии Такленок с двумя маленькими детьми. Они сказали отцу, что немцы форсировали Днепр, взяли Шклов, со дня на день будут в Горках и нужно срочно уходить. У Такленков была бричка. Мы посадили в нее бабушку и, в чем стояли, ушли. Взяли только корову. В Кадино встретили родственников и вместе продолжили путь. Прошли километров семь. Не было слышно ни взрывов, ни выстрелов. Это смущало. Мужчины сходили в Кадино и сказали, что немцев нет, все тихо. Так не хотелось бросать насиженные места. Папа сказал: "Возвращаться не будем". Тетя Рахиль с мужем и детьми, моя подруга Бася Красик, ее мама, сестра и др. вернулись, попали в гетто и погибли.
С самолетов бросали немецкие листовки: "Мы воюем против жидов и комиссаров, а не против мирных жителей!" Люди боялись, в дома нас не пускали, могли только покормить. Денег не было. Зарплату за июнь выдать не успели. Мы доили корову, меняли молоко на хлеб, картошку и тем жили. Дошли до Тулы, там продали корову, влезли в эшелон эвакуированных. На станции Кинель, не доезжая Волги, остановились. На вокзале давали еду для беженцев. Я взяла ведерко и стала пробираться, пролезла под 14 составами. В это время мой поезд ушел и я осталась, меня охватил ужас. Потом повезло, подобрали бойцы из Ростовского эвакогоспиталя, записали санитаркой. В вагонах лежали тяжело раненые. я убирала, разносила еду, кормила, помогала, как могла. Казалось, что каждый раненый - мой родной брат Борис (Берка Гиршевич Каган) Его призвали в 1940 г., служил в Волковыске. Никаких известий от него мы не получили, считается, что пропал без вести. Это была незаживающая рана. Родители никогда об этом не говорили, но однажды я видела, как отец смотрел на фотографию Бориса и плакал.
С госпиталем добралась до станции Джума (Узбекистан), где неожиданно встретила родителей. Жили в овчарне, земляной пол. Было холодно, подбирали все, что могло гореть. С едой было еще хуже, основной продукт - сахарная свекла, собирали плоды тутовых деревьев, остатки яблок на базаре. Я работала в госпитале, таскала на себе больных. "Няня - утку, няня - пить!" Ночью мыла девять палат, а днем - коридор. Водопровода не было, воду носила из колодца в тяжелых глиняных кувшинах. Кругом вши, болезни. Свалилась и я с сыпным тифом, только выкарабкалась, и тут же брюшной тиф. Лежала без сознания, как осталась жива - не знаю. После этого - двустороннее воспаление легких, потом дизентерия. Это судьба, что я уцелела. Я смогла победить и малярию, которая тоже подстерегала меня. В Джуме было целое кладбище, умерших от малярии.
Пока я болела, госпиталь перебрался в другое место, и я осталась без документов и продуктовой карточки. Отец работал в школе, его заработком и жили. Взяли меня в школу пионервожатой. Была молодой, веселой, в 20 лет горе - не горе, беда - не беда. В 1944 г. вернулась в Смоленск, ехала на крышах вагонов, в тамбурах. Потом в Москву, набирали на трехгодичные курсы переводчиков. Курсы были платные, нужно было днем работать, а вечером учиться. Но где взять прописку? Дядя принес с работы спирт, познакомил с участковым милиционером. В маленькой комнате у дяди жили 8 человек. Работала в школе учительницей английского, потом пошла в Общество культурных связей с заграницей. Я надела свою лучшую одежду: узбекское платье и тюбетейку, которые привезла из Джумы. Была черноволосая, с косами и меня приняли за узбечку. Сказали, что я подхожу для работы в англо-американском отделе, но когда заполнила анкету в отделе кадров, у них от удивления вытянулись лица. попросили позвонить через неделю. Место, конечно, оказалось "занято". В это время на курсы приехали представители НИИ ВВС, сказали, что нужны переводчики для работы в штабе. Работы было много, тексты сложные: описание моторов, двигателей, технические характеристики, документы по летной медицине. Через некоторое время на курсы пришли искать переводчиков в Берлин. Вызвалось 17 чел., отправили на собеседование в ЦК КПСС. Там снова подробно расспрашивали о биографии и я, помня горький опыт, напрямик спросила имеет ли значение, что я еврейка? Не знаю, сыграло ли это роль или нет? Отобрали только трех девушек и меня в том числе. Оформляли документы четыре месяца. В Берлин мы уехали 24 апреля 1946 г., меня направили в правовой отдел Советской военной администрации в Германии. Это район Карлсхорст, привилегированный район Берлина, жила потомственная аристократия. После мая 1945 г. немцев выселили, я поселилась в трехэтажном доме на Франкенштрассе в двухкомнатной квартире. Было столько места, что чувствовала себя неуютно. Днем приходила немка, убирала в квартире, ходила за продуктами, которые мне причитались по карточкам. Там были масло, сахар, конфеты. Нам все выдавалось бесплатно. Дома я бывала редко, многое отдавала немке, а, чтобы она могла вынести из дома - писала записку часовому. Раз в месяц посылала посылку домой в Горки.
На службе кормили бесплатно. На обед обычно подавали высокий стакан сока, булочки, масло, суп, на второе - выбор мясных блюд. И здесь же гарнир. Пять - семь видов салатов из фруктов и овощей. После этого разносили чай, кофе и пирожные. На столе обязательно были цветы. Специальный человек за этим следил. Это мог быть большой букет в середине стола, или маленькие букетики перед каждым, или несколько цветочков, которые клали на салфетках. Был специальный обеденный сервиз. На каждом предмете: тарелке, блюдце, чашке, пепельнице - изображено четыре флага. В отпуск домой я привезла сувенир - меню на трех языках. Отец посмотрел и попросил сжечь - наступало время всеобщей подозрительности, гонения на космополитов. Так папа решил меня обезопасить. Последним местом работы в Берлине был отдел репатриации и розыска ООН. Мы постоянно находились "под колпаком". Ни с кем нельзя было сказать лишнего слова.
В 1949 г. я вернулась на родину, приехала в Горки. Папа, мама и я жили в школе, в классе. Начала работать учительницей английского языка. Вышла замуж и в 1952 г. у нас родилась двойня, мальчик и девочка. Сына назвала в честь брата Бориса, погибшего на войне. После свадьбы осталась на своей девичьей фамилии. Когда началось "дело врачей" и на каждого еврея смотрели, как на врага, муж сказал мне: "Хватит упорствовать, переходи на мою фамилию". Так я стала Алеевой (Мишпоха, № 5, 1999 г., с. 35-38).
Примечание автора: Горки - город, райцентр Могилевской области, расположен на реке Проня в 86 км от Могилева; известен с начала XVI в., в эпоху Речи Посполитой - город Оршанского повета Трокского воеводства, в 1772 г. присоединен к России; евреи жили с XVII в., в 1766 г. - 511 евреев, в 1847 г. - 1554, в 1897 г. - 3029 (6735 всех жителей), в 1926 г. -- 2343, в 1939 г. - 2031 евреев (из 12 тыс. 475 всех жителей); оккупирован немецкими войсками с 12 июля 1941 г. по 26 июня 1944 г., которые убили в Горках и его районе 2530чел., включая 2200 евреев.
Желудок
Нахум Шифманович (1922 г. р.): родители имели небольшую лавку тканей. Папа Гец страстно увлекался духовым оркестром, который сам организовал. Мать Элька была домохозяйкой и помогала в лавке, были еще брат Эня и сестра Шлейме. В Желудке были три школы с обучением на идиш, иврите и польском языке, две синагоги - старая и новая, помню раввина Сорочкина, были отделения организаций "hа-Халуц" и "Бейтар". Местечко находилось недалеко от границы и ходили слухи о преследовании евреев, о расстрелах не знали, говорили, что такой культурный народ, как немцы не способен на уничтожение невинных людей.
С началом войны руководство Желудокского района сбежало. За неделю безвластия до появления немцев (27 июня 1941 г.) крестьяне из деревень грабили еврейские дома, в основном те, где не были способны оказать сопротивление. Немцы сожгли местечко, остались только окраины, там устроили гетто. Жили в большой тесноте, несколько семей в комнате. Отношение к евреям изменилось. Одни из местных жителей пошли служить в полицию и сотрудничали с новой властью, другие были готовы помочь, но большинство оставалось равнодушными. В первые дни расстреляли шесть евреев, как бывших коммунистов. Потом убивали постоянно за малейшую провинность. Расстреляли 22 еврея, у которых во время работы не было желтых нарукавных повязок. Я был среди них. Сначала немцы не требовали с пристрастием их носить. Новый комендант однажды прибыл к месту работы и потребовал предъявить на построении повязки. Я достал свою повязку из кармана, у которой накануне оторвались тесемки, выпросил у стоявшего рядом булавку и заколол края. Мой товарищ - свою не нашел. Таких, как он, отвели в сторону, заставили выкопать могилу и расстреляли. Нам приказали засыпать убитых. Помню, один из них кричал: "Евреи! Не засыпайте, я еще живой!" Через три дня разрешили похоронить на еврейском кладбище. Когда откапывали их тела, в нагрудном кармане друга я нашел эту проклятую повязку, которая стала пропуском к жизни...
9 мая 1942 г. была проведена общая акция. Всех согнали в подготовленный за городом ров. Расстреливали немцы и полицейские из местных. Уцелел только мальчик Фишеле Зборовский, который голый выбрался из ямы и бежал, но потом снова попал к немцам. В погроме погибла вся наша семья, около 30 чел. - отец и мать, прекрасная танцовщица сестра Эня и другие. Мать успела спрятать только Шлеймеле, заложив его кирпичами в русской печи. Ночью он выбрался и бежал. После долгих мытарств нашел партизан и добился, чтобы приняли его в отряд. Шлеймеле (19 лет) блондин часто ходил в разведку, отличался дерзостью, всегда хотел быть впереди. В последнем бою его смертельно ранили.
Я уцелел только потому, что в момент расстрела работал в соседней деревне, откуда меня перевели в Лиду. В это время уже были партизаны. Однажды ночью пришел связной, чтобы забрать из гетто в лес хирурга Мясника. 15 октября 1942 г. мы с доктором и несколькими товарищами, имея неисправное оружие, ушли из гетто. Отношение партизан к евреям было разным. Некоторые сочувствовали, а другие - не скрывали своей неприязни. В отряде я был как все, ходил на задания, сидел в засадах, стоял в карауле. Вместе со мной ушел Борух Левин. За ним полицейские охотились, он прятался до ухода в лес непрерывно. В отряде Борух стал легендой, спустил под откос 18 эшелонов, командование представило к Герою Советского Союза, но он это звание не получил. После войны Борух Левин уехал в Палестину и прожил там до 1981 г., скончавшись в возрасте 70 лет.
Желудок освободили в июле 1944 г. "Начальство" (командиры, комиссары отрядов) остались на местах, организовывали местные органы власти, возглавили райком партии и райисполком. Рядовые партизаны влились в действующую армию, и пошли на Запад. После войны я демобилизовался, приехал домой, но жить больше в Желудке не мог, поселился в соседнем Щучине. Все годы работал, женился, построил новый дом, появились сын и дочь, дал им высшее образование, родилось четверо внуков. В 1990 г. мы все приехали в Израиль, решение это пришло не сразу, последнее слово было за детьми. Купили квартиру, дети работают, внуки учатся в университете. Дальше они уже сами будут строить свою судьбу (Архив автора. Письмо Нохума Герцовича Шифмановича из Холона от 4 июля 1994 г.).
Примечание автора: Желудок (Жалудок, Zheludok, Zoludek) - городской поселок (с 1962 г.) в Щучинском районе Гродненской области; в эпоху Речи Посполитой местечко (с 1486 г.), до 1567 г. центр повета Виленского воеводства, с 1795 г. в составе Российской империи, в 1847 г. проживало 287 евреев, в 1897 г. - 1372 еврея (из 1860 всех жителей); в 1921-1939 гг. в составе Польши, центр гмины Лидского повета Новогрудского воеводства, по польской переписи 1931 г. проживало 1053 еврея, с 1939 в БССР, центр района; оккупирован немецкими войсками с 27 июня 1941 г. по 9 июля 1944 г., которые расстреляли около 2 тыс. его жителей; в настоящее время население Желудка свыше 3 тыс. чел., среди которых осталось всего несколько еврейских семей.
Климовичи
Шмуэль Рывкин: с детства я знал, что у меня есть только одни дедушка с бабушкой, а папиных нет - убили фашисты. И маленьких папиных братьев, моих дядей, которым было тогда лет меньше, чем мне теперь. Убили вместе со всеми. Как все произошло? Как можно было убить полгорода? Как они могли дать себя убить? В книгах про войну об этом не писали, в школе не учили. Я стал спрашивать. О Климовичах мне рассказали человек 30. Неевреи и евреи, выжившие чудом, их родственники. Теперь я знаю, как исчезли евреи моем городе.
Когда 29 июня 1941 г. немцы заняли Минск, в Климовичи эвакуировали газету Советская Белоруссия, здесь еще было тихо, только в районе вокзала упало несколько бомб. В начале июля жителей стали возить на оборонные работы в соседний райцентр Кричев. 14 июля из Климовичей уехали семьи партактива и райкомовских работников. Для простых людей было два пути - по железной дороге и на подводах. Ехать на поезде было страшно, обстреливали с воздуха. Старались уезжать на своем транспорте, покупали лошадей, запрягали даже коров. К началу августа евреев в городе почти не осталось. Уехали даже такие, как Мойше Натапов, который говорил о немцах: "Они тоже люди". Все пути вели в Хотимск в 50 км от Климовичей. Здесь скопились сотни еврейских семей из окрестных местечек даже из Гомеля и Минска. Многие думали переждать войну, ждали пока немцев отгонят.
Но обернулось все по-другому. Не успели эвакуироваться даже многие, выехавшие в середине июля и добравшиеся до Брянской области - фронт быстро продвигался на восток. Лейба Гуревич доехал до г. Стародуб. Наступила суббота. Некоторые евреи поехали дальше и остались живы, а тесть Лейбы был верующим и вместе с семьей Мойше Натапова и некоторыми другими отказался. У него был свиток Торы. К вечеру появились немцы. Они повернули евреев, добравшихся до Стародуба, Хотимска, Суража и Хутора-Михайловского, соседних деревень Родни и Павловичей в Климовичи, где их дома уже были разграблены. Создали полицию, стали гонять евреев на работы. Всем распоряжался староста Щербаков, бывший плотник, единственный русский в еврейском колхозе.
Полицейские были злее, чем немцы, пока не пришли из гестапо. Они ходили по домам и требовали золото. Первыми в полицию записались братья Осмоловские. К Хайморе Хазанову пришел полицейский Микушкин и хотел забрать корову. Хайморе не отдал, но вынужден был разрешить тому каждый день ее доить. Потом выбрали 12 уважаемых евреев и заставили их ходить по домам вместе со Щербаковым и уговаривать сдавать золото и ценные вещи, а у нас как золото - картошка и хлеб. Среди них был кузнец Мордхе Черниловский, печник Хазанов, аптекарь Данович, братья Давид и Айзик Слуцкеры, Янкив Кренгауз, Веля Копылов, Исаак Зак, Карасик. Председателем юденрата сделали бывшего начальника пожарной охраны Климовичей Родина. Высокий представительный мужчина в очках, он считал себя интеллигентным и смотрел на местечковых свысока. Немцы были недовольны, как собиралась контрибуция и в конце августа 1941 г. всех 12 чел. вместе с Родиным расстреляли.
После расстрела заложников некоторые хотели уйти из Климовичей, но куда? Слухам о массовом уничтожении не верили. В случае побега верная смерть ожидала оставшихся беспомощных родственников. Скитаться по деревням, где тоже есть полицейские? Бродить по холодному лесу осенью, где есть не только партизаны, но и бандиты? Да и партизаны тоже были разными. Около отделения госбанка стояла тюрьма, где жили евреи-мастера, что работали на немцев. К ним пришел посыльный от партизан из отряда "За Родину". Назавтра по доносу полицейского Мешковского 12 евреев расстреляли на Выдринке.
Самый страшный день был 6 ноября 1941 г. Молодых отправили работать на спиртзавод, а стариков и детей полицейские под руководством немцев начали выгонять из домов, приказав взять ценности и теплые вещи. Над городом стоял "вык" (вой, плач - бел. яз.). Евреев группами сгоняли к гаражам возле больницы. Русские смотрели на это с сочувствием, другие с любопытством, и с готовностью помогали полиции. На окраине города за речкой Калиницей у старого аэродрома напротив д. Долгая Дубрава в землю была врыта цистерна для горючего. Незадолго до войны ее вывезли и осталась огромная яма. Из нее сделали братскую могилу. Очередь на расстрел растянулась от гаражей через мост и вверх по дороге до самой ямы - 900 чел. Вокруг чистое поле, бежать некуда. Расстреливали целый день. Потом привели тех, кто утром работал. Эсэсовцы сами не стреляли, по их команде это делали полицейские. Детей убивали лопатами, по земле текла кровь.
20 ноября собрали всех евреев, уцелевших после 6 ноября и повели на Меловую гору. Это место на окраине Климовичей у речки Лабжанки, где был известковый холм. От него уже ничего не осталось, за многие годы всю известь выбрали. После этого расстрела евреи в Климовичах остались только в домике у тюрьмы. Никто не знает сколько их было, когда и где расстреляли. Скорее всего, в урочище Выдринка в двух километрах от города перед отступлением немцев в 1943 г. Известно только, что там был инвалид сапожник Индин с семьей. Приходили в Климовичи евреи-красноармейцы, выбиравшиеся из окружения. Мало к кому они могли постучаться. Выследили и расстреляли Григория Фельдмана, Григория Каца, учителя Перчина. Долго прятался в деревне Абрам Суранович, непохожий внешне на еврея, но убили и его. Повезло Иче-Боруху Карасику: соседки Азарова и Логвинова не выдали его, он ушел в партизаны и пережил войну.
Казалось бы уже все. Некого вылавливать и расстреливать, но весной 1943 г. в Климовичах снова появились черные мундиры. Взяли нееврейских жен и детей-полукровок. Их и все цыганские семьи 12 апреля 1943 г. убили в урочище Выдринка. В сентябре 1943 г. Климовичи освободили, и началась мирная жизнь, но уже без евреев. Из тех, кто оставался к началу эвакуации, спаслись 15 чел.: Бела Стукало, Фаня Маневич, Лейбе и Груня Гуревич с дочерью Раей, Хана Козлова с детьми Ниной и Леней, Этта Натапова и ее отец Мойше-Гдалес, Рая Школьникова и две ее двоюродные сестры, Нина Винокурова, Хайморе Хазанов. В конце 1950-х гг. на братской могиле 900 евреев на окраине Климовичей, за больницей (ныне ул. Березовая) родные погибших установили скромный памятник с шестиконечной звездой и надписями на идиш и по-русски. Через 25 лет звезду Давида сбили по распоряжению местных властей. Евреям объяснили, что после войны Судного дня в 1967 г. следовало убрать этот "фашистский знак". Зачем все это писать? Чтобы помнили. Мы помним все. Мир гедейнкен алц (Jewish History and Literature: a Collection of Essays. Edited by Moshe S. Zhidovetsky. Vol. П, Part 2 (Rehovot, Israel, 1992), pp. 869-876).
Примечание автора: Климовичи (Клімавічы, Klimovichi, Klimowicze) - районный центр Могилевской обл., в 124 км от Могилева, известен с начала XVII в., уездный город Могилевской губ., в 1784 г. проживало 1107 евреев, в 1897 г. - 2263 (из 4714 всех жителей), в 1910 г. - 3292, в 1926 г. - 2587, 1939 г. - 1693 евреев (из 9551 всех жителей); оккупирован немецкими войсками 10 августа 1941 г. по 28 сентября 1943 г., которые убили в городе и районе 1346 чел., включая более тысячи евреев.
Ляды
Цаля (Вячеслав) Тамаркин (1930): (немцы пришли в середине июля 1941 г. В бывшей амбулатории, добротном, рубленном доме с высоким крыльцом, разместили комендатуру. В амбаре, служившем складом для имущества и медикаментов, от которого всегда пахло карболкой, сделали тюрьму. От комендатуры до нашего дома было метров двести. Отсюда начиналось старое еврейское кладбище. Местность находилась на возвышенности и после любого дождя там всегда быстро высыхало. С немцами объявился сын бывшего Ляднянского попа. Пожилые люди, помнившие священника, как порядочного человека, обрадовались. Сын самого попа! Но скоро горько разочаровались. Поповский сын оказался сущим зверем и его назначили начальником полиции. Евреев из бывшего колхоза "Наер лэбн" (Новая жизнь) теперь заставляли безвозмездно работать на поповского сына.
Гетто в Лядах формально не имело границ. После пожара уцелело только 46 еврейских домов. В местечко мог войти каждый, но обратно - только с пропуском комендатуры. Евреям пропуска не давали. Стали приходить родственники расстрелянных из Красного, Копыся, Дубровно, Гусино и других мест. В своем большинстве они уцелели потому, что не имели выраженной еврейской внешности. Стало ясно, что акции проводятся по общему плану. Но никто не понимал, почему убивают евреев? Перед началом войны в Ляды к родителям приехала сестра Соня (Сыфра) из Смоленска. У нее было два сына: трехлетний Гриша и полугодовалый Иосиф. Оказавшись в гетто без молока, младший стал болеть и умер. В Соню влюбился немецкий офицер, симпатичный, с хорошими манерами. Он часто приходил, приносил продукты и молоко. Благодаря ему, полицейские перестали нас грабить и бить. Офицер не домогался Сони, обещал спасти с сыном, но она была решительно против.
К концу осени 1941 г. немцы были в отличном настроении - объявили, что войне скоро конец и фюрер поедет через Ляды в Москву по старой Смоленской дороге. У комендатуры повесили карту, на которой каждый день отмечали флажками продвижение немецких войск. Холуи-полицаи предлагали солдатам самогон и закуску, что бы отметить здоровье "Гитлера-освободителя". Евреев бросили мостить кирпичом центральную улицу местечка. Несмотря на холод, надевать рукавицы запрещали. Нельзя было носить на носилках кирпич с пожарищ, пользоваться кирками, лопатами и ломами, выпрямлять спину.
Первую акцию провели в конце сентября 1941 г. Каратели приехали из г. Красного, собрали евреев и загнали в лощину северо-западнее Лядов. Привезли на телеге Сару Малкину, Таню Кальнер, Исаака Кузнецова, Изю Юхвич и др. На груди у каждого висела табличка "партизан". Зачитали приказ о том, что молодые люди наносили вред немецкой армии на освобожденной от большевиков и евреев территории и расстреляли. Потом всех погнали на еврейское кладбище, где стояли стол, стулья и две скамьи с розгами. С дикими криками разделили мужчин, женщин и детей. Построили в две колонны юношей и девушек. По очереди укладывали на скамьи и секли розгами. Взяли заложников и объявили, что расстреляют, если к утру не получат от евреев определенное количество серебра и золота. Чтобы усилить впечатление отделили от мужчин 29 "интеллигентов" и расстреляли. Среди них были Моше-Меер Фрадкин, Лейбе Липович, Нохэм и Лейб-Иче Золотовицкие, Залман Великовский и др. Потрясенные произошедшим люди стали сносить в юденрат сохранившиеся у них столовые приборы, рюмки, кольца, серьги. Когда этого оказалось мало -- вырывать зубные коронки. Заложников выпустили.
В феврале 1942 г. устроили малое гетто - огородили территорию белорусской школы-десятилетки и прилегавшего к ней парка, по углам - смотровые вышки. В здание школы забили окна и заперли сотни людей. Все стояли вплотную друг другу. Когда мужчины попытались сломать дверь, полицейские открыли огонь из пулемета. На утро образовали зондеркоманду из евреев, которые под присмотром полицейских выносили трупы из школы, складывали на сани и, впрягшись вместо лошадей, отвозили на кладбище. Начался сыпной тиф. Я с братьями Яшей (6 лет) и Гдалией (10 лет) оказался рядом с семьей тети Малки Тамаркиной. Скоро заболели ее дети - Лейзер и Элиягу, а за ними и мои братья. Стоял март, я сбивал сосульки с крыши и смачивал детям губы, прикладывал холод к головкам. Есть они не могли, лежали без сознания на полу. Уже выгребали снег из противотанкового рва. Малка, вся седая и высохшая, потребовала, чтобы я уходил. Вечером я вышел во двор. Между туалетом и смотровой вышкой была груда школьных парт, подступавшая к самой проволоке. Я спрятался, дождался темноты и подполз под проволоку. В первый день Песаха, 2 апреля 1942 г., евреев отвели к противотанковому рву и расстреляли свыше тысячи евреев. В лесу недалеко от д. Ново-Палкино меня ждал отец. Вместе мы искали и нашли партизан (Архив автора. Письмо В. Тамаркина из Хайфы от 1 декабря 1999 г.).
Примечание автора: Ляды (Lyady) - деревня Дубровенского района Витебской области на реке Мерея (приток Днепра) в 29 км от Дубровно, известна с конца XVI в., в эпоху Речи Посполитой - местечко Оршанского повета Трокского воеводства, затем Горецкого уезда Могилевской губ.; в Лядах жил основатель "Хаббада" Шнеур-Залман Шнеерсон и была резиденция цадиков (праведников) раввинов Шнеур-Хаим-Залман Шнеерсона (ум. 1879 г.) и его преемника раввина Дов-Бера Шнеерсона (ум. 1910 г.); в 1766 г. - 207 евреев, 1847 г. - 2137, в 1897 г. - 3763 (из 4483 всех жителей), 1926 г. - 2020, 1939 г. - 897 евреев; оккупированы немецкими войсками с 18 июля 1941 г. по 8 октября 1943 г., которые убили свыше 2 тыс. евреев; в 1966 г. родственники погибших установили памятник "жертвам фашизма" без упоминания о евреях.
Минск
Раиса Гитлина (Эпштейн): к началу войны мне было 15 лет. Когда немцы подошли к городу, мы бежали. Во время одной из бомбежек отец потерял нас. Вокруг уже были немцы, и оставался один путь назад в Минск. Эту судьбу разделили многие, дороги были запружены возвращающимися. Наш дом на ул. Кирова сгорел, и мы остановились в квартире тети на ул. Немига. С 1 августа 1941 г. перешли в район Юбилейной площади, где организовали гетто. Скоро мы поняли для чего это, к одежде приказали прикрепить желтые латы, а немного позднее добавили лоскуток с номером дома, в котором жили. Немцы ненавидели евреев, но делали это, как хорошо продуманную работу. Свои погромы они проводили так, чтобы нельзя было предугадать ход событий.
Первый погром состоялся 7 ноября 1941 г., часть гетто оцепили, хватали всех подряд, но отпускали тех, у кого были справки о том, что они работают. С ними освобождали членов семей. Меня и маму спасла соседка, выдавшая нас за родственников. Люди бросились искать любую работу, видя в этом спасение.
Второй погром провели через две недели, 20 ноября 1941 г. Оцепили другую часть гетто, брали всех подряд, и никакие справки не помогали. Люди с документами считали себя в безопасности и поплатились.
Третий погром был 2 марта 1942 г., но опять иначе. Рабочие колонны вывели из гетто, как обычно, повернули на Шорную улицу, налево от ворот, окружили плотным кольцом охраны с собаками. Специалистов отделили, а оставшихся расстреляли. Я уцелела чудом, уловила момент, когда литовец-охранник отвернулся, чтобы прикурить и бросилась в дыру ограждения. Мне стреляли вдогонку, было темно, моросил дождь, я упала и лежала ничком среди мертвых, а ночью вернулась в гетто.
Четвертый погром произошел 28 июля 1942 г. Утром колонны вывели по разнарядке. После этого в гетто вошли части СС и началось уничтожение. Колонны задержали на рабочих местах 4 суток, когда вернулись, застали жуткую картину: взорванные полы домов, разбитые окна, высаженные двери, перевернутую мебель и везде кровь, запекшуюся на стенах и земле.
После первых двух погромов часть территории высвободили для так называемого "зондергетто". Оказалось, что это не для нас. Завозили евреев из других стран Европы, которых прозвали "гамбургскими" по имени первой партии. Потом были евреи из Берлина, Франкфурта-на-Майне, Мюнхена, Австрии, Чехословакии, Франции. Это были совершенно другие евреи, из состоятельных буржуазных семей, интеллигенты. Большинство не было знакомо с физическим трудом, не умели обслуживать себя. Нацисты сказали, что везут их для колонизации азиатского Востока, показывать пример отсталым. Многие держались высокомерно, считали, что в их беде виноваты евреи-коммунисты, советские граждане, из-за которых Гитлер начал войну. Русского языка они, конечно, не знали, многие не говорили даже идиш и не могли общаться с окружающими. Оказавшись в чужой среде, оторванные от родных, они растерялись. "Гамбургских евреев" не нужно было убивать, они умирали, сами, как мухи.
31 марта 1943 г. с группой узников мне удалось бежать из гетто на грузовой машине. Мы попали в расположение Второй Минской партизанской бригады, жили в деревнях Борки, Поречье, Выемка. Постепенно мужчин начали разбирать по отрядам, а меня нет, но я хотела мстить. Помог случай, в отряд приехал Саричев, представитель ЦШПД из Москвы. Я добилась приема и упросила принять в отряд "Сокол" (командир Леонов). Прошел месяц, готовился выход на "железку", меня не брали, я просилась, плакала, ходила по пятам командира и он сдался: "Черт с тобой, иди!"
К месту добирались долго, обходными путями, нужно было переправиться через реку, а я не умела плавать. Когда оказалась по горло в воде, мелькнула мысль: "Зачем пошла, ведь меня никто не просил", - боялась утонуть. Ко мне прикрепили партизана Тереха, из местных, и он тянул меня за шкирку. Сколько тянул, столько крыл матом. Наконец, переправились. Растянулись цепью, каждому дали толовую шашку в форме мыла и специальные спички, которые не гаснут под дождем и на ветру. Немцы охраняли железную дорогу, построили ДОТы на переездах, посылали патрули на дрезинах, вырубали лесные просеки вдоль насыпи, но через каждый метр часового не поставишь. Мы прошли через топкое болото, место гиблое, где партизан не ждали. Сигнал ракетой, выбежали каждый к своему месту и воткнули шашку в выемку между рельсами, по второму сигналу все одновременно подожгли и стали отходить. Нас обнаружили и открыли огонь. Светло стало, как днем, от канонады можно было оглохнуть. Я вскочила и кричала "За Родину! За Сталина!", рядом падали убитые и раненые, но дело мы сделали.
Я видела много крови и смертей, убитых в свои 15-16 лет в гетто, но тут от нервного потрясения свалилась с температурой и лежала в бреду. Не могла избавиться от галлюцинаций - свиста пуль, разрывов мин, криков людей, стонов раненых и умирающих, мата и проклятий. Трое суток была без сознания в горячке, в лесу, на нарах в землянке, без лекарств. После этого страх навсегда покинул меня. Таких операций было много, засады, нападения на опорные пункты полиции и немцев. Везде старалась участвовать. В октябре 1943 г. наш отряд в составе бригады им. Пономаренко двинулся в Белостокскую область. По дороге свал тиф. Оставаться в деревне означало верную гибель, потому что моя внешность не оставляла сомнений. Обрили, верхнее платье и нижнее белье сожгли, одели в мужское, везли на телеге в копне соломы. Мне кололи камфару и поили морсом. Без памяти находилась 12 суток, а когда пришла в себя, то с трудом поняла кто я и где. Только под Ганцевичами положили в деревенской хате, оборудованной под госпиталь. Приходила в себя трудно, тиф дал осложнение на ноги.
Еврейская тема в отряде не возникала, ущербной я себя не чувствовала. Война давала другие критерии. В 1944 г. меня наградили орденом Солдатской славы, редкой наградой среди партизан. Но антисемитизм был, никуда деться не мог и давал себя знать. Под Ганцевичами, прикованная к постели я просила хозяйку постирать партизанам маскировочные халаты и услышала в ответ: "Кому-кому, а жидовке подчиняться не буду!" Если бы я была здоровой, то прибила бы на месте за такие слова. Что делать? Расплакалась. Заходит Рита Миненкова, подруга, спрашивает в чем дело? Начала успокаивать, а через два часа баба приползла чуть ли не на карачках просить прощения - партизаны избили.
Были антисемиты и среди самих партизан. В нашей Второй Минской бригаде действовал отряд № 5 под командованием И. Лапидуса, бывшего секретаря Руденского РК КП(б)Б. Он создал еврейский отряд, который влился в бригаду, отряд разбавляли белорусами, русскими и людьми других национальностей, но костяк был еврейским. Отряд оставался дружным, боевым, первым по дисциплине, что в партизанской среде было главной проблемой. Пример порядочности подавал Лапидус, который никогда не позволял себе лишнего. Это было полной противоположностью начальству бригады, которое имело своих "ВПЖ" (военно-полевых жен - Л. С.). Ежемесячно подводились итоги по результатам боевых операций, количеству потерь, размеру причиненного ущерба противнику, дисциплине и другим вопросам. Объявляют, например, что на первое место вышел отряд Лапидуса. Реплика из "зала": "Еще бы, они всегда умели устроиться!" В следующем месяце на первом место другой отряд и снова реплика: "Что хотите от хаймовичей?" Опять не угодили.
В отряде меня любили, ходила на опасные задания, выступала в агитбригаде, читала стихи, плясала, была на виду. Воевать было не страшно, боялась только волков, больше, чем не немцев. Некоторые подшучивали, рассказывали страшную историю, когда отправлялась ночью в караул. Проблему решала по-своему, залезала на высокое дерево и сверху наблюдала. Потом была работа в Штабе партизанского движения в освобожденном Минске, учеба в политехническом техникуме, юридическом институте, встреча с отцом, который воевал, уцелел и был назначен первым директором протезного завода. Отец искал меня по разрушенному городу, подходил к партизанам на улице, которые резко отличались от остальных - в гражданском платье с оружием и спрашивал. Один такой партизан назвал мой адрес (Архив автора. Запись беседы с Р.М. Гитлиной (Эпштейн) 5 сентября 1993 г. в Иерусалиме).
Примечание автора: Минск (Мінск, Minsk), столица Республики Беларусь (1919 г.), центр области и района, расположен на р. Свислочь, впервые упоминается в 1067 г., с XIV в. был в составе Великого княжества Литовского, с XVI в. - Речи Посполитой, центр Минского воеводства, в 1793 г. присоединен к Российской империи, центр губернии; в 1802 г. в уезде вместе с Минском проживало 2675 евреев и 1.176 христиан, в 1897 г. - 47 тыс. 562 еврея (из 90 тыс. 912 всех жителей), в 1904 г. - 53 тыс. (из 102 тыс.), с февраля по декабрь 1918 г. оккупирован войсками кайзера Вильгельма II, с августа 1919 г. по июль 1920 г. - польскими войсками, в 1924-1930 гг. центр Минского округа, с 1938 г. - области; в 1926 г. проживало 53тыс. 686 евреев, в 1939 г. - 70 тыс. 998 евреев (из 238 тыс. 948 всех жителей); оккупирован нацистами с 28 июня 1941 г. по 3 июля 1944 г., которые убили в Минске и его окрестностях свыше 400 тыс. чел., а город превратили в руины.
Основное гетто в Минске существовало с августа 1941 г. по октябрь 1943 г. в котором погибло не менее 100 тыс. евреев, включая: 18 тыс. в первом погроме 7-8 ноября 1941 г., 15тыс. - 20 ноября 1941 г., 8 тыс. чел. - 2 марта 1942 г., 25 тыс. - 28 июля 1942 г. 21 октября 1943 г. были уничтожены евреи, вывезенные из Дюссельдорфа, Гамбурга, Франкфурта-на-Майне, Брно, Бремена, Вены и др. городов Европы; второе гетто в Минске находилось на территории радиозавода (октябрь 1943 г. - 30 июня 1944 г.).
Мозырь
Абрам Бухман (1916 г. р.): наша семья состояла из семи человек - отец Шлема, мать Эстер, сыновья Абрам и Юра, сестры Фаня, Соня и Рита. Отец был столяром, а мама следила за порядком в доме. Родители соблюдали традицию, ходили в синагогу, не работали в субботу. Было четыре синагоги, которые в 1934 г. закрыли. Две превратили в клубы, а в других устроили склады. До призыва в Красную Армию в 1937 г. я работал токарем на заводе в Минске, а потом взяли в милицию. Накануне войны приехал из Минска по вызову родителей из-за болезни сестры Фани, которая 21 июня 1941 г. умерла. Многие евреи эвакуироваться не успели. В основном это были люди, обремененные многодетными семьями, больные, старики и женщины. С приходом немцев начался массовый грабеж в первую очередь тех еврейских домов, чьи хозяева эвакуировались. Немцы приказали евреям зарегистрироваться и составили списки, где они жили. Потом стали свозить в Мозырь евреев из близлежащих деревень. В январе 1942 г. узников гетто выгнали за город и расстреляли (возле д. Бобры 1,5 тыс. чел. - Л.С.). В числе погибших были папина сестра Хана, её муж Меер Могилевский, их шестеро детей, самой старшей из которых Фане было 11 лет и дедушка Нохим 82-х лет.
В июле 1941 г. из сотрудников милиции и госбезопасности создавали мобильные группы, для отправки на оккупированную территорию для организации сопротивления и партизанских отрядов. После первой стычки нашу группу рассеяли, и я три месяца бродил по лесам. Только в ноябре вышел на партизан в д. Рудобелка Октябрьского района Полесской области, которыми командовал будущий Герой Советского Союза Павловский. Меня направили в отряд Якова Чирлина. Там было много евреев, включая самого командира и национальный вопрос не вставал. Здесь воевали те, кто вырвался из гетто Мозыря, Паричей, Азаричей, Копаткевичей, Петрикова и других мест. В декабре 1941 г. уничтожили немецкий гарнизон в Азаричах и спасли 150 евреев. В январе 1942 г. - полицейский батальон, направленный в Октябрьский район на борьбу с партизанами, ликвидировали отряд
железнодорожников на станции Муляровка Петриковского района, в феврале - полицейский гарнизон в д. Махновичи Рудобельского района, июне - подорвали железнодорожный мост через р. Птичь. В июле 1943 г. - гарнизон противника в Паричах Бобруйского района, в октябре - спустили под откос железнодорожный состав с живой силой и техникой, шедший на фронт. Особенно отличились Борис Миндлин, Владимир Каменецкий, Исаак Мельцер, Иосиф Бозик, Матвей Шульман, Нохум Шпитальник, которых после войны наградили орденами.
Для того чтобы расширить зону партизанских действий в Западной Белоруссии сформировали отряд из старых, "обстрелянных" партизан (250 чел.) под командованием Иванова и комиссара Румянцева. В сентябре 1943 г. мы вышли с боями мимо полицейских заслонов к д. Залужье Бытеньского района Барановичской области. За короткое время создали шесть партизанских отряда из местного населения. Меня назначили политруком отряда в д. Залужье. Все действовавшие ранее антифашистские группы и мелкие отряды объединили в бригаду им. Гризодубовой (командир Иванов, комиссар Румянцев, начальник штаба Баранов), я стал заместителем командира бригады по комсомолу. Однажды сообщило прибытии в бригаду большой группы гражданских. Комиссар вызвал меня и приказал разобраться кто они такие. Я вышел и своим глазам не поверил - это были уцелевшие узники гетто из Барановичей. Слезы радости и счастья появились у этих оборванных и голодных людей, когда они увидели, что на встречу прибыл еврей, потому что они не были уверены, как с ними поступят. Их накормили и отвели отдыхать. Собрался штаб, чтобы решить, что с ними делать. Были командиры, которые высказались против принятия евреев в отряды, мотивируя тем, что если за два года они "не нашли способа" связаться с партизанами, то пусть теперь решают судьбу сами. Большинством голосов приняли предложение комиссара распределить молодежь по отрядам, оружия не давать, добывать его самим в первом бою. Отобрали нужных специалистов для хозяйственных рот, а остальных в землянках вне зоны бригады, обеспечив охраной и питанием. Среди евреев были сапожники и портные, которые обеспечивали партизан, а Ефим Шнеерсон стал главным врачом партизанского госпиталя, его жена Голда - главным терапевтом. Так были спасены 65 евреев.
Летом 1944 г. бригаду расформировали, молодых партизан призвали в Советскую армию, а пожилые - вернулись по домам. В 1946 г. многие из них уехали в Польшу, а оттуда в Америку и Палестину. Я заболел сыпным тифом и был направлен в партизанский госпиталь, когда выписался, меня командировали в разведгруппу НКВД БССР, которой руководил капитан Усманов, затем оперуполномоченным в отделе по Барановичской области. Награжден двумя орденами Отечественной войны I-й степени и медалями. Через два года уволился из "органов" и пошел работать токарем на "Мозырьптицемаш". За 31 год прошел путь от наладчика автоматов до начальника механического цеха завода.
Мои родители и сестра в 1942 г. умерли от голода в эвакуации в Средней Азии, уцелела только сестра Рита, которая живет сейчас в г. Чита. Брат Юрий прошел всю войну от первого до последнего дня и вернулся домой в чине майора. Теперь он, инвалид войны, живет в Израиле. В 1990 г. я приехал в Израиль с семьей сына. В Кармиеле получили от государства прекрасную двухкомнатную квартиру. Мы с женой окончательно убедились, что евреи должны жить на своей, Богом отпущенной им земле (Архив автора. Письмо Абрама Соломоновича Бухмана из Кармиеля от 1 августа 1994 г.).
Р.А. Шерман: в годы войны я была эвакуирована из Мозыря и вернулась в родной город в сентябре 1944 г. Соседи, которые пережили немецкую оккупацию, рассказывали, как нацисты расстреливали, вешали и топили мозырян и особенно евреев. Для того чтобы избежать издевательств и мук, евреи пробовали бежать, прятаться, а некоторые кончали счеты с жизнью. В конце 1941 г. большая группа евреев, главным образом, пожилого возраста, собралась в доме № 19 по ул. Пушкина по соседству, с которым я жила до войны. Бросили жребий, который выпал на Хаю Гофштен. Она взяла факел и подожгла. В огне погибло около 40 чел. и среди них: Гофштейны - Эля (1900 г.р.), Фейга (1905), Соша (1922), Эйер (1913), Хая (1915), Шлема (1935), Роза (1917), Гофманы - Элиягу (1870) и Малка (1910),
Гутман (1885) и Нисель Гутман (1860), Домнич (1895) и Домнич (1896), Зарецкие Броха (1887) и Берка (1897), Израиль Каган (1901), Мовша Равинович (1905), Соня Рогинская (1908), Гнейша Сандомирская (1872), Ицхак Фарбер (1890), Фаня Шехтман и др. После окончания войны некоторые люди хотели построить дом на месте пожарища, но отказались от этой затеи. При подготовке фундамента были обнаружены многочисленные человеческие кости. До сих пор это место пустует (Памяць. Мазыр, Мазырскі раён (Мінск, 1997), с. 201, 209).
Примечание автора: Мозырь (Мазыр, Mozyr) - город областного подчинения, центр Мозырского района Гомельской области; впервые упоминается в летописи в 1155 г., как город Киевского княжества; в эпоху Речи Посполитой главный город повета в составе Новогрудского воеводства; в 1766 г. - 896 евреев; в 1801 г. - уездный город Минской губернии (878 христианских мещан и 774 евреев), в котором насчитывалось 7 иудейских купцов, тогда как купцов-христиан не было; в 1897 г. - 6631 еврей (из 8076 всех жителей), в 1926 г. - 5655 евреев, в 1939 г. - 6307 (из 17. тыс. 477 всех жителей); в 1935-1938 гг. центр Мозырского округа, в 1938-1954 гг. центр Полесской области, оккупирован немецкими войсками с 22 августа 1941 г. по 14 января 1944 г., которые расстреляли 4700 жителей; гетто было организовано по ул. Ромашов ров (НАРБ, ф. 861, оп. 1, д. 12, л. 2; ф. 845, оп. 1, д. 12, л.32; Зональный государственный архив г. Мозырь, ф. 310, оп. 1, д. 15, лл. 4, 12, 14).
Новогрудок
Михаил Гуревич: немцы бомбили город на второй день войны. Дом, в котором мы жили, разрушило ударной волной - выскочили на улицу в чем были. В конце июня 1941 г. пришли немцы. Они выгнали на улицу 100 евреев, построили и каждого второго расстреляли. Нас судьба миловала. Мы с братом в тот день собирали на пожарищах гвозди, которые выменивали на продукты. В декабре 1941 г. евреям приказали собраться в помещении городского суда. Заперли и продержали ночь. Наутро я вышел на улицу и увидел за забором жандармов, бежать было бесполезно. На мое счастье во дворе строилась какая-то группа, к которой я примкнул. Был страшный гололед, нам выдали лопаты и заставили посыпать улицы песком. Работал я целый день и наблюдал, как от здания суда одна за другой отправляли машины с евреями в сторону военного городка. Целый день оттуда доносилась ружейная пальба. Так из довоенных семи тысяч евреев Новогрудка осталось в живых только две тысячи. Убили моих родителей, четверых сестер и братьев, младшему из которых шел четвертый год. Остальных евреев согнали в гетто, огородили деревянным забором и несколькими рядами колючей проволоки. На работу выводили в город.
К весне 1942 г. в гетто узнали, что в лесах появились партизаны. Мне было 16 лет, я мечтал о побеге. Однажды нашел гранату, сумел пронести в гетто, а потом обнаружил, что она без запала. Познакомился с мужчиной лет 35 и договорились с ним бежать. В сумке от противогаза, с которой ходил на работу, было немного сухарей и нож-самоделка. По уговору я должен был первым перемахнуть через забор гетто и ожидать напарника в кустах. Напрасно ждал до вечера и вынужден был уйти в лес один. Несколько суток бродил по лесу, проголодался и замерз. На одном из хуторов встретил разведчиков отряда им. Чапаева. Они сказали, что на следующий день здесь будут партизаны из отряда им. Сталина. Я их дождался. Пошел с ними, по дороге нашел винтовку без затвора. Партизанил два года и два месяца, прошел сотни километров. Ходил на "железку", пустил под откос немецкий эшелон и еще 6 вместе с другими подрывниками. В проруби купался, под перекрестный огонь попадал, по болотам плутал, был контужен. Всякое бывало, но перехитрил смерть. Там в белорусских лесах остались лежать люди, которые меня подобрали и спасли. Можно ли про это забыть? (Арзамасская правда, 23 февраля 1993 г.).
Примечание автора: Новогрудок (Навагрудак, Nowogrudek) - город, центр района Гродненской обл. в 162 км от Гродно; впервые упоминается в 1252 г., в XШ веке центр Новогрудского княжества, в XIV в. - столица Великого князя Литовского Миндовга, с 1415 г. резиденция православного митрополита ВКЛ; в эпоху Речи Посполитой главный город воеводства; еврейское поселение здесь наиболее раннее в Литве и Белоруссии, евреи упоминаются в 1529 г., с 1623 г. община Новогрудка подчинялась Брестскому кагалу, в 1765г. - 893 еврея; в 1797 г. город входил в состав Литовской губ. (2917 евреев), в 1847 г. - 2576 евреев, в 1897 г. - 5015 (из 7887 всех жителей); в 1921-1939 гг. в составе Польши, с 1939г. в БССР, был оккупирован немецкими войсками с 4 июля 1941 г. по 8 июля 1944 г., существовало два гетто - по ул. Пересецкой и ул. Минской, где с декабря 1941 г. по осень 1943 г. было уничтожено 10 тыс. евреев; всего в Новогрудке и его районе было убито более 45 тыс. чел.; (НАРБ, ф. 861, оп.1, д. 1, лл. 33, 37, 38; Филиал государственного архива Брестской области в г. Барановичи, ф. 616, оп. 1, д. 70, л. 222).
д. Ордать
В семье Гирша Лейзеровича было четверо детей: Залман, Берта, Бася и Хая. Залман работал кузнецом в колхозе, Берта - продавцом в сельском магазине, Бася - учительнице начальной школы, а самая младшая Хася - в отделении госбанка в Шклове. Семья жила обычными деревенскими буднями и ничем не выделялась из окружающих. Лейзеровичей уважали и доверяли. Залман женился на белорусской девушке Наталии. Берта вышла замуж за Федора Глушенкова, родила ему Дину и Лёню. Бася жила с Бертой и помогала по хозяйству. С началом войны Залмана мобилизовали в Красную Армию и больше известий о нем не было. Перед тем, как немцы заняли Шклов Хая пришла к Берте и пряталась у нее в сарае и погребе. Берта и Федор с детьми скрывались у соседей. Во время одной из облав Хая не выдержала, выскочила из укрытия и побежала к Басе. По дороге ее убили. В окрестностях Ордати схватили еврея Ицика из Шклова. Когда его повели в комендатуру Шклова, то, дойдя до середины моста через Днепр, Ицик прыгнул вниз и разбился насмерть. Угроза ареста нависла над Бертой. Ей посоветовали принять христианство, крестили в церкви вместе с детьми. После этого Федор и Берта некоторое время жили спокойно, бургомистра "умаслілі" (задобрили - Л. С.).
Однажды приехал Минин, начальник полиции из Горок. Он был из соседней деревни и всех хорошо знал. Немцам служил преданно, "аддана як сабака". Минин арестовал Федора с Бертой и отвез комендатуру Шклова. Но бургомистр Ордати дал положительную характеристику, нашлись добрые люди и в Шклове, которые заступились. Супругов отпустили. Минин во время ареста прихватил кое-что из "жидовского имущества" и возвращать не собирался. Ему хотелось забрать и остальное. В начале 1943 г. он появился снова и повез Федора с Бертой уже не в Шклов, а в Горки. Мать Федора бросилась следом. Заночевали в д. Тимоховка, арестованных заперли в подполье хаты. Их охранял молодой полицейский из Ордати. Он выпустил Федора переговорить с матерью. Решили, что делать, чтобы избежать приговора. Мать все выполнила, как условились, но было поздно. Назавтра супругов в Горки не повезли, а расстреляли за деревней в лесу.
Детей Берты и Федора взяли родственники. Дину - тетка Анна, а Леню - мать Федора. Дети пережили своих родителей только на две недели. Приехал Минин и отвез в Оршу, где по слухам, их отравили в газовой камере. Из Лейзеровичей осталась в живых только Бася. В Ордати она пряталась в сараях у соседей, а на ночь приходила в дом. В д. Шестаки Басю укрывали Прасковья и Тимофей Граковы. За это их арестовали и две недели продержали в тюрьме Горок. За Басей полицейские упорно охотились. Дважды устраивали засады у матери Федора, в доме которой было шестеро детей. Поймали бы, всем не сдобровать, но, Бася в ту ночь не пришла. Наконец, через семью Трутчиных в Ордати удалось выйти на партизан в д.Кищицы. Её приняли в отряд, а после освобождения девушка вступила в действующую армию. В 1945 г. Бася, демобилизовалась, вернулась в Ордать и поселилась в доме Федора. Работала в школе, вышла замуж за учителя-белоруса. Так доработала до пенсии, умер муж. Вести хозяйство становилось не под силу, ее угнетало воспоминание о прошлом. В стране началась перестройка, рушились привычные идеалы. Бася не выдержала, и покончила с собой. Лейзеровичей не стало, но в Ордати живет вдова Залмана Наталья, продолжают жить их дети, есть внуки. Они должны помнить свою историю (Могилевские ведомости, август 1994 г.).
Примечание автора: д. Ордать Шкловского района Могилевской области Республики Беларусь.
есть ПРОДОЛЖЕНИЕ
|
