|
Глава одиннадцатая. НОЯБРЬСКИЕ
ПОГРОМЫ
Это случилось в день октябрьского праздника. Не знаю, специально ли выбрали немцы эту дату. Во всяком случае, они знали, что 7 ноября у советских людей праздник - годовщина большевистской революции. Вот они и показали, как они умеют властвовать, что они могут сделать с безоружными и напуганными людьми.
Теперь-то мы знаем, что задача у них была довольно жестокая: нужно было уничтожить как можно больше еврейских семей, чтобы освободить часть территории гетто для для депортируемых из Германии немецких евреев.
Об этом плановом замысле нацистов сохранились подлинные немецкие документы. Сошлюсь на хронику событий и одно из красноречивых публикаций недавнего времени:
Хроника событий. 7 ноября. Еврейский погром а Минском гетто. 17 ноября. Минскую городскую управу возглавил Вацлав Ивановский.
Ноябрь 1941 г. в Минское гетто начали прибывать евреи из стран Западной Европы. Создание "зондергетто".
(Из кн.,Минское антифашистское подполье").
"Первый эшелон с немецкими евреями прибыл в Минск из Гамбурга !1 ноября.
Чтобы освободить места для прибывающих евреев,создать внутри гетто спецгетто, с 7 по 11 ноября тысячи русских евреев были расстреляны. 20 ноября, перед прибытием евреев из Бремена, было уничтожено еще 7000 русских евреев..."
И такое откровение:
"В конце 1941 года Гиммлер посетил Минск. Он приказал расстрелять 100 человек, чтобы он получил представление, как на практике происходит ликвидация..."
(Известно из книги "Минск", изданной на иврите, что всесильного шефа гестапо Генриха Гиммлера в этой поездке сопровождал Эйхман (см. снимок на стр ЗЗ). Гиммлер остался недоволен"техникой" расстрелов. Он потребовап усовершенствовать эти,акции ").
"Вскоре для уничтожения людей стали применять "газовые" машины, в которые вмешалось 60-70 человек. Вначале в Минске были две такие машины, которые использовались ежедневно 4-8 раз .." (из сб. Депортация евреев Бремена. Франкфурт. 1988).
Вот поэтому в течение ноября оккупационные власти в спешном порядке начали "чистку" улиц отдельного района внутри гетто, который был отведен для евреев Германии и других европейских стран.
Представить обычному человеку погром невозможно. Но я попытаюсь рассказать об этом сам и приведу воспоминания тех, кто чудом спасся после расстрела и ушел в партизаны.
В гетто перед погромом нагнетается обстановка неизвестности и тревоги. Всеми владеет страх. У нас это состояние усиливалось тем, чему мы были свидетелями последствий убийств, совершенных в доме у тети Тайбы и в еврейской семье Коварских на улице Ратомской, а также от увиденного в лагере военнопленных в Дроздах и от повешенных возле юденрата на Юбилейной площади.
Оказывается, после того как мы уехали на работу, рано утром немцы и полиция окружили часть гетто. Их оцепление находилось на улицах Кустарной, Димитрова, Подзамковой, Немиге, Шпалерному переулку, Островского, Опанского и части Республиканской. Всем объявили, что нужно взять с собой вещи. Мол, предстоит отправка на работу в другой город.
Люди в домах стали собираться. Но немцев не устраивала та медлительность, с которой все это осуществлялось. Последовал приказ городским властям, юденрату, жандармерии: всех евреев с указанных улиц выгонять из квартир силой оружия. В ход пошли плетки, хлысты, приклады. Люди не успевали одеться. Кругом - брань, ругань, лай собак, плач детей, вопли женщин.
Эсэсовцы с криком требовали:
- Шнель, шнель!
- Скорее, скорее, скорее! - подгоняли они, а своих помощников поучали: - Не раздумывать, не размышлять! Гоните их прикладами!
В колонну строили всех, в том числе детей и стариков. И люди стали догадываться: все, что утверждают власти - это обман. Какая может быть работа со стариками и детьми? Каждый чувствовал, что их ведут на уничтожение.
"... Из домов, что на Островского, неподалеку от церкви, выгнали всех жителей. немцы бьют их прикладами, сгоняют в кучу. Дети растеряли родителей. Родители расталкивают толпу, пытаясь отыскать детей "
(из кн. А.Красноперко "письма моей памяти")
В колонне начались крики, причитания, взрослые прощались с детьми, женщины рвали на себе волосы. А молчаливое оцепление повело колонну в сторону улицы Опанского.
Когда появились автоматчики с собаками, страх людей усилился. Они стали с проклятьями бросать свои пожитки. А сзади колонны двигались подводы, и полицейские подбирали и складывали на них все брошенное.
Колонну погнали в Тучинку, к карьеру. Там уже заранее были подготовлены рвы. Тучинка - это населенный пункт примерно в 7 км от Минска, недалеко от села Медвежево. До войны именно здесь добывали глину для изготовления и обжига кирпича. Палачи и решили использовать
это место для истребления безвинных людей.
Варварский метод уничтожения евреев заключался в следующем. Людей группами подгоняли к яме и ставили у края лицом к углублению.
- Файер! - звучала команда офицера.
По спинам обреченных строчили из пулеметов. Большинство сразу падало в яму, а тех, кто еще был жив и корчился в предсмертных конвульсиях, каратели сталкивали пожарными баграми на убитых. Сразу же к месту расстрела подгоняли другую партию, снова звучала команда и раздавались пулеметные очереди.
Не все пули достигали цели. Особенно часто палачи не попадали в детей, из-за их роста. Тогда охрана их просто живьем сталкивали вниз, а на них падали убитые из очередной расстрельной партии.
С короткими перерывами строчили пулеметы. Люди падали и в глубокой яме образовалась огромная кровавая масса человеческих тел. А потом на краю ямы появились полицейские из юденрата. Их привели и спустили вниз укладывать штабелями трупы. Адская работа. Многие из них рыдали, а тех, кто медлил или отказывался выполнять порученное, тут же немецкие офицеры расстреливали.
О том, что такое убийство произойдет, все в гетто догадывались. И мы, выходя на работу, чувствовали неладное. У ворот было как-то неспокойно да и полицейских собралось много, пришли жандармы с собаками...
Конечно, работали все в тот день с непроходящей тревогой. К концу смены среди рабочих распространился слух, что в гетто что-то происходит. В отличие от привычного маршрута нас повезли не в гетто, а в "шуцполицай"*(*организация добровольных помощников полиции.), который находился недалеко от товарной станции и Суражского базара. В двухэтажном кирпичном здании было много свободных комнат. Здесь в то время шел капитальный ремонт.
Встретившись с рабочими с других объектов, которых тоже привезли туда, мы услышали, что в гетто происходит погром и колонну евреев повели в сторону Тучинки. Для какой цели? Кто в эту колонну попал? Почему люди бросали вещий Никто ничего не знал, и мы терялись в догадках.
Заночевали в "шуцполицай". К утру обстановка не прояснилась. Нас снова в гетто не пустили, а отвезли сразу на работу. И только на третий день мы добрались до гетто.
Трудно передать, как мы волновались о судьбе близких. Папа сразу бросился к нашему укрытию - "малине" (так все в гетто называли вырытые погреба и ямы, где люди укрывались при любых опасностях).
- Нахама, Нахама! - стал он звать маму.
Услышав папин голос, мама откликнулась. Наши лица просветлели. Слава Богу, на этот раз беда обошла наш дом. Оказалось, что Зеленый переулок не входил в разнарядку этих бандитов.
Мама открыла крышку "малины". Туда хлынул воздух и свет. Все дети заплакали и стали обнимать друг друга. Папа спросил, что произошло? Заговорила мама. Она рассказала, что как только мы ушли на работу, на соседних улицах началась стрельба и послышались вопли, лай собак. Она быстренько собрала всех детей и спустилась в укрытие. Весь день они просидели в малине, и дети не капризничали, не проронили ни единого звука...Казалось, что они понимают всю серьезность положения, что там, снаружи происходит что-то страшное...
Сколько же людей погибло в Минском гетто во время первого погрома? Я прочитал много разных книг, воспоминаний и даже немецкие документы. Донесения и источники противоречивы. Одни называют 12 тысяч, другие - намного большую цифру - 28 тысяч!
20 ноября произошел второй погром. Опять немецкая жандармерия и полицаи-наемники сгоняли в плотные колонны беззащитных, истощенных людей. Это были обессиленные, измученные голодом и холодом женщины, старики, дети. А тут еще по-русски прозвучал приказ конвоиров:
- Ни шагу в сторону - иначе стреляю без предупреждения!
Когда колонна начала движение, больные и немощные стали спотыкаться и падать. Конвоиры тут же на мостовой таких сразу пристреливали. Воспользовавшись суматохой, кто-то пытался бежать. Но на них натравливали собак. Злобные овчарки настигали жертву, валили на землю, рвали одежду, впивались в тело...
И все это во время движения, при страшных криках, ругани, под свист хлыстов и плеток полицейских, снова гнавших колонны в Лучинку. Я знаю, что у тех, кто видел этот ужас, в ушах до сих пор звучат обезумевшие голоса взрослых и молящие просьбы детей:
- Мама, не оставляй меня!
- Бабушка, где ты"!
Старики молились Богу. Кто-то безутешно рыдал. Но слышались и гневные слова:
- Звери! Убийцы! Будьте прокляты! Придут наши - они отомстят за нас!
Очевидцы донесли до нас удивительный по отчаянию и смелости подвиг, который совершил Гирсл Дер-старкер (он жил на улице Кустарной). Видя свое безвыходное положение, этот могучий еврей внезапно выскочил из колонны и бросился на немца. Он схватил его за шею и ...откусил ему нос. Обливаясь кровью, с дикими воплями немец повалился на булыжник мостовой. Жандармы застрелили еврея-героя.
Страшное шествие обреченных продолжалось два дня. Когда колонны евреев вели по русскому району, то многие жители молча
подбирали брошенную одежду, вещи, ценности.
Некоторые из колонны при этом говорили:
- Берите, люди добрые! Берите, пользуйтесь! Пусть память о нас останется)
Наша семья и в этот раз не пострадала, так как мы уже жили по 2-му Опанскому переулку. Сюда, в пустующий дом, стоявший на границе гетто, переселили семью "фахарбейтера" Исроэла Рубенчика. Оказалось, что по плану эсэсовцев люди, жившие на этой улице еще не подлежали уничто же н и ю.
Опять несколько дней бригаду строителей, работавшую на объектах генерального комиссара Вильгельма Кубе (в ней было человек 20), не пускали в гетто. Дядя Арон был старшим рабочим и он подошел к начальнику с просьбой дать разрешение и отпустить на несколько часов в гетто, чтобы узнать о судьбе его семьи. Жили они по Кустарному переулку и именно там из домов выгоняли людей и строили в колонну.
Через несколько часов секретарь-переводчица вызвала дядю и оформила ему "аусвайс"- документ, который позволял войти через ворота в гетто. Немец-начальник оказался сердобольным и оформил специальную бумагу, разрешающую ему, если кто остался в живых, взять их с собой. Это было самое главное...
Я тоже имел право пойти в гетто с дядей Ароном. Об этом по-немецки было записано в выданной бумаге. И вот мы в дороге. Несколько раз нас останавливали жандармы и полицейские, проверяли документы. Дядя спокойно показывал "аусвайс" и бумагу. Это разрешение действовало - нас безоговорочно пропускали.
Подошли к дому дядиной семьи. Волнуясь, он пробрался к "малине" и стал звать:
- Маше! Маше! Ву бист ду? Руф зах оп!*( * -Маша! Маша! Где ты? Отзовись (с идиш))
Жена откликнулась, с плачем вышла наружу, а вслед за ней и дети. От долгого сидения в темноте у них были воспаленные глаза, лица потные, волосы нечесанные. Дядя Арон обнимал каждого и нежно гладил по голове...
Потом он стал торопить со сборами. Все вместе мы пошли по направлению улицы Димитрова, а потом в сторону Республиканской - к воротам. По дороге опять нас проверяли жандармы, но бумага, написанная по-немецки, имела магическое действие, нас пропускали.
И вдруг один власовец*(* Так называли сопдат, добровольно перешедших к немцам) заметил у тети Маши передние золотые зубы и сделал знак, чтобы мы остановились. Подойдя ближе, он сказал, что зубы из золота нужно вырвать, он это сделает штыком. Тетя Маша заплакала.
Задержка власовца вызвала недовольство жандармского патруля. Старший обернулся и крикнул:
- Вас ист люс?**(**- Что случилось? (С немецкого))
Власовец не понял вопрос немца и побежал к нему объясняться. Когда он вернулся к нам, дядя Арон стал умолять его, что жена снимет зубы сама и отдаст ему. Он показал солдату, где их дом.
В ответ власовец сказал:
- Ладно...Но учтите, что если через день не принесете на это место золото, я вас найду и всех уничтожу...
Всем своим видом власовец показывал: он делает большую милость, что тут же на месте не выдрал зубы штыком. В последующие дни этот район, где был дом Арона Рубенчика, заселили вновь прибывшими немецкими евреями. Так тетя Маша не отдала золото тому солдату, хотя сняла золотые зубы у дантиста.
Невольно задаю сам себе вопрос: откуда берутся такие изверги? Казалось бы, рос вместе с нами, учился как все, а вот при новой власти, чтобы выслужиться, стал ревностно выполнять все приказы оккупантов, а к людям относился по-зверски.
Вспомнился мне еще один случай. После второго погрома я с Ехой стали ходить по опустевшим домам и подбирали, вернее, выискивали вещи получше, поновее. Это было опасно, но мы рисковали. Одежду в русском районе можно было обменять на продукты, в которых очень нуждалась наша большая семья.
Однажды, недалеко от ткацкой фабрики по улице Замковой, в одной пустой квартире мы услышали стук в стенку. Притихли. Осторожно выглянул в окно. Никого. Вдруг раздается звук разбитого стекла и на улицу выбрасывается ребенок.
У меня невольно вырвался крик. Сестра закрыла мне рот рукой. Потом на улице показались власовцы. (Мы узнали их по русской военной форме с повязкой на рукаве). Ехе показалось, что они услышали мой вскрик и теперь нас ищут.
- Авремелэ, надо быстрее скрыться,- потянула меня сестра.
Мы убежали оттуда и спрятались в ближайшем доме на чердаке, накрывшись большим корытом. Переждав некоторое время и убедившись, что вокруг все тихо, нас никто не ищет, с вещами отправились домой...
Вскоре в пустующих домах, которые отгородили от нашего гетто колючей проволокой, появились семьи немецких евреев. О них мой рассказ в следующей главе.
|
