Убитые горем, мы с тетей Зелдой вернулись домой, в свою опустевшую, осиротевшую комнату. И, о чудо! На постели, свернувшись калачиком, лежала Берточка. Трое суток пряталась она за домом, за водосточной трубой, ни звуком, ни словом, ни движением не выдав себя. Трое суток, а ей было ровно 6 лет. Маму и Нину увели, а ее не заметили. Когда утихли выстрелы и воцарилась тишина, она вернулась в дом, еще полдня пролежала под кроватью и, окончательно убедившись, что опасность миновала, измученная голодом и жаждой, выбралась из-под кровати, легла в постель и уснула. Мы разбудили ее. Она посмотрела на нас безучастными глазками. Слабеющим голосом попросила пить и тут же снова уснула.
Нас осталось трое. Мы тогда не погибли в том страшном погроме.
Добрая тетя Зелда. Она старалась заменить нам маму. Я по-прежнему ходила с ней на работу. Берточка оставалась в гетто. Но что-то надломилось во мне. Не стало мамы. Я не могла смириться с этим. Жизнь потеряла смысл, порой наступало абсолютное бесстрашие, я не боялась погибнуть в погроме. Выходя из гетто вместе с рабочей колонной, немного помаячив перед глазами у Миллера, срывала "латы" и, пересекая железнодорожные пути, переползая под вагонами или обходя составы, выходила в город. Я уже знала расписание поездов, время, когда можно незамеченной пройти, минуя железнодорожную полицию, и оказаться в относительной безопасности. Я бродила по улицам города в районе товарной станции, где мне были знакомы все переулки и перекрестки. Что я искала и на что надеялась, не знала сама.
Никто на меня не обращал внимания. Жестокий, бездушный город, наводивший ужас. Эсэсовцы, гестаповцы, полицаи. Только изредка встречались люди в штатском, в основном мужчины, город без женщин и детей - мертвый город.
Я бессмысленно бродила по улицам, не подозревая, какой опасности себя подвергаю. К концу рабочего дня я снова возвращалась в свою колонну и вместе с нею в гетто.
Однажды я забрела на нынешнюю улицу Толстого. Изнемогая от голода и усталости, вошла во двор старого деревянного дома, показавшегося мне добрым и уютным, и постучала в дверь. Мне открыла женщина средних лет с милым, добродушным лицом.
- Заходи, заходи, детка, не бойся. Мы здесь живем вдвоем с дочерью. Ее зовут Зина. Она работает на кухне у немцев, моет посуду. А меня зовут тетя Валя.
Вскоре появилась Зина, красивая девушка с большими испуганными глазами. Я им все рассказала о себе. Они ко мне отнеслись сочувственно, чем смогли покормили, дали с собой, пригласили приходить, Я стала бывать у них часто, почти ежедневно, подвергая и себя и их смертельной опасности. Мы привязались друг к другу.
Вспоминаю, как какое-то время я перестала у них бывать. Миллер стал за мной следить особенно внимательно, не выпускал из поля зрения. Я, очевидно, чем-то вызвала его подозрение. Тетя Валя и Зина искренне переживали, решили, что я погибла. Когда же я наконец появилась после долгого отсутствия, они были счастливы и встретили меня со слезами на глазах.
- А мы думали, что тебя уже нет в живых, как хорошо, что ты пришла, - причитали они.
К сожалению, вскоре мне суждено было расстаться с ними навсегда. Помню, стоял горячий августовский день. Я, как обычно, легко и незаметно для охраны ушла с работы. По шпалам, пересекая железнодорожные пути, миновала самый опасный участок и направилась на улицу Толстого. Я была уже почти у цели, когда почувствовала, что за мной кто-то идет. Я обернулась и встретилась глазами с эсэсовцем, который на почтительном расстоянии следовал за мной. Никаких сомнений не было - он преследует меня.
Что делать? Бежать было рискованно. Мгновенно сработал инстинкт самосохранения, и я принимаю решение. Во дворе у моих знакомых стояли дощатые туалеты - надо незаметно прибавить шагу, спрятаться там, пока эсэсовец не успел войти во двор. Так и сделала. Только успела закрыться изнутри, как он объявился. Я сквозь щели между досок наблюдала за ним, затаив дыхание и окаменев от страха. Сердце так колотилось в груди, что казалось, он слышит мое сердцебиение.
Дом состоял из трех квартир с тремя отдельными входами. Вначале он ўсмертельно напугана. Ничего не объясняя, эсэсовец обследовал всю квартиру: заглянул в шкаф, под кровати, в кладовку. Уходя, спросил: не заходила ли девочка, она, мол, сбежала из гетто.
Мои добрые друзья, какой опасности я их подвергала. Они попросили меня больше не бывать у них. Я сама это понимала и перестала к ним заходить. Но с работы я по-прежнему уходила и бродила по городу...
|
