|
|
 |
|
|
|
|
ИСЛАМ - 1. Религиозное состояние Аравии при появлении Магомета
Для правильного понимания истории возникновения ислама необходимо воскресить в памяти хотя бы в главных чертах ту картину культуры, которую представляла Аравия в эпоху Магомета.
Для этого нет нужды углубляться в древнюю историю Южной Аравии,— историю, которая, несмотря на дешифровку многих древних надписей, все еще недостаточно точно установлена. Известно, что уже в древнейшее время здесь возникла оригинальная и своеобразная культура, главным образом благодаря торговым сношениям; удобное положение страны способствовало жителям сделаться посредниками в торговых сношениях Индии и Эфиопии с Египтом и Сирией. Об этой культуре свидетельствуют не только ветхозаветные известия о царице Савской и ассирийские надписи (Саргон, 715 г. до Р.Х.), но также памятники и надписи, найденные в самой стране. Наряду с сабеями греческие и римские писатели упоминают также о минеях. Но различные ученые еще до сих пор далеко расходятся во мнениях относительно хронологических вопросов, возбуждаемых отношениями государств сабеев и минеев: существовали ли они параллельно друг другу, как два соперничавшие царства, или же каждое из них в свое время получало преобладание. После неудачного похода Элия Галла (18 г. до Р. X.), о котором повествуют Страбон и Плиний, химьяры (гомериты) заступают место древних сабеев. Довольно много о них говорится в одном арабском сказании, правда, приукрашенном. Их вожди, которых арабы называли «тобба», основали довольно сильное государство и предпринимали большие завоевательные походы, но наконец должны были уступить свое господство сперва абиссинцам, а потом персам. Замечательно, что некоторые из этих вождей сильно покровительствовали иудейству, так что даже сами принимали его и хотели сделать его государственной религией; и в то же время были враждебно настроены против христианства, которое под покровительством императора Юстина прочно утвердилось в Йемене и в особенности в Неджране. Фанатическое преследование этих христианских общин вызвало военное вмешательство негуса Абиссинии, повлекшее за собою падение князя Дзу-Нуваса; и лишь позднее одному из его потомков удалось с помощью персов снова взойти на престол в качестве персидского вассала. Это случилось в 600 году после Р.Х. Событие это объясняет, почему население, не питавшее симпатии к персидскому управлению, охотно подчинялось сначала исламу. Строгий монотеизм не казался ему особенно тягостным, так как почва для него уже была подготовлена христианством и иудейством, что подтверждается надписями, которые частью носят монотеистический характер. Таким образом, для нашей цели нет никакой нужды ближе описывать сабейское язычество, так как для ислама оно не имело никакого значения.
В понятии арабов йеменские племена резко отличаются от жителей Северной и Средней Аравии, что видно из генеалогического описания, по которому родоначальником последних считается Измаил, а первых Кахтан (по библии Иоктан). Дело идет здесь не о географическом, а о генеалогическом различии, потому что многие йеменские племена с течением времени переселились из своей первобытной родины и, например, основали на самом севере, именно в Сирии, царство гассанидов, которое в VI веке под покровительством Византии обнимало собою восточный берег Иордана и Сирийскую пустыню. Жившие здесь племена признавали себя христианами монофизитского вероисповедания. Подобное же царство основали лахмиды в Хире, на нижнем течении Евфрата; князья их находились под верховной властью персов и вели обыкновенно войну как с гассанидами, так и с другими йеменскими племенами, например с киндитами Центральной Аравии. Первоначально лахмиды были язычниками, но один из их последних князей сделался христианином-несторианцем.
Измаилитские племена меньше подвинулись в культуре и вели по большей части кочевой или полукочевой образ жизни. Даже в городах — например, в Мекке и Медине — господствовало еще племенное устройство бедуинов, и древнесемитическое язычество продолжало существовать во всей неприкосновенности. Правда, в Медине и ее окрестностях жили в большом количестве евреи, но они не занимались пропагандой; подобно арабам они подразделялись на колена и вообще во всем, кроме религии, были с ними сходны.
Мы не имеем здесь возможности вникнуть во все подробности культурного развития этих арабских племен в середине VI века и сделаем лишь несколько замечаний относительно их религиозного состояния. Гордое сознание чести и свободы, сильная чувственная возбуждаемость, полная беззаботность касательно будущности — вот характерные черты сына пустыни. Он от природы хищник и в то же время склонен к кровавому мщению за всякое оскорбление его личной чести. За поступки его ответствен не только сам он, но и все племя, к которому он принадлежит. Порвать племенные узы он считает для себя величайшим стыдом и верной гибелью; точно так же его соплеменники обязаны не оставлять его, помогать ему во всех обстоятельствах жизни и отомстить за него в случае его насильственной смерти. Благодаря этому между различными племенами исстари существовала закоренелая вражда, которая в течение целых столетий как при дворе халифов в Дамаске, так и в далекой Испании вела к бесконечным кровавым распрям, подготовлявшим всюду конец арабского владычества. Религия также была делом племени. Религиозная общность и племенная связь были однозначащи. Поэтому каждый отдельно взятый член племени относился довольно безразлично к религиозным делам и следовал обычаю предков независимо отличного убеждения. Одаренный ясным взглядом на действительность, он, напротив, не имел никакой способности к абстрактному; религиозные представления его были бессвязны и не способствовали более глубокому освещению и оживлению обычаев культа. Таким образом, в арабском язычестве мы видим примеры самого грубого фетишизма, где вместе встречаются: служение деревьям и камням, почитание мертвых, культ небесных светил и т. п.
Из различных богов и богинь, имена которых дошли до нас, достаточно упомянуть о трех, происхождение которых, по-видимому, относится к первобытной древности и которые еще во времена Магомета пользовались большим почетом; это три дочери Аллаха (так они называются в Коране): Манат, Аль-Лат и Аль-Уцца. Первая из них имела святилище — вероятно, большой камень — в Кудаиде, на дороге из Мекки в Медину, где ее почитали мединские племена аус и хазрадж. Однако почитание ее не ограничивалось только этими двумя племенами: имя ее встречается также в набатейских надписях. Аль-Лат — очевидно, женская форма имени Аллах (бог) — упоминается еще Геродотом под именем Алилат; в качестве матери богов она высоко чтилась в Таифе, где находилось ее святилище, которое было разрушено только Аль-Могиром по приказанию Магомета. Аль-Уцца, подобно Венере, дала свое имя утренней звезде; корейшиты усердно чтили ее в Мекке вместе с Аль-Лат. Святилище ее находилось в Ан-Нахла, на востоке от Мекки, по дороге в Ирак. Излагая биографию Магомета, мы вернемся еще раз к этим богиням.
Несравненно важнее названных святилищ и почитаемых в них богинь был культ Аллаха и меккская святыня, о которой упоминает уже Диодор. Она представляла собою черный камень, вероятно кусок лавы, и вместе со своим помещением (божьим домом), в восточном углу которого он был вделан в стену, называлась обыкновенно ка’ба (куб). Это здание представляло не вполне правильный каменный куб средней величины, четыре стороны которого были прикрыты спускающимися коврами. Дверь, проделанная немного выше пола и обращенная на северо-восток, вела во внутреннюю часть здания, которая была предназначена, как думают, для изображений различных божеств, так как Кааба являлась центральным святилищем всей Аравии, в котором каждое племя имело собственного кумира. Но если в этих сведениях и есть нечто верное, то во всяком случае такое назначение не было первобытным, так как обыкновенно Кааба просто называется домом Аллаха и, по другому свидетельству, была посвящена идолу Гобалю, перенесенному в Аравию из Сирии. Невдалеке от этого здания находился священный колодезь Земзем. Подобно Каабе и другие священные места Аравии, например на холмах ас-Сафа и аль-Марва, в долине Мина и далее в северо-восточном направлении на горе Арафат, были отмечены священными камнями.
Первоначально Кааба была местным святилищем живших в Мекке корейшитов, чему она и обязана своим позднейшим значением центрального святилища. У арабских племен сложился обычай в известные священные месяцы прекращать все распри, откладывать на время военные предприятия и мирно встречаться друг с другом, устраивать ярмарки и т. д.
Перед началом этого времени все собирались в Укац, где была очень посещаемая ярмарка, и здесь каждый искал и находил случай заслужить известность и репутацию.
Затем следовал ряд других ярмарок, и на горе Арафат устраивалось религиозное праздничное собрание (9 Дзуль-хиджа), и все заканчивалось великим торжественным жертвоприношением в долине Мина. Богомольцы, посетители празднеств нередко также посещали и Каабу, которая находилась невдалеке, чтобы согласно обычаю обойти семь раз вокруг святилища (таваф), облобызать черный камень, напиться воды из источника Земзем и пробежать взад и вперед между Сафа и Марва (sa'J); таковы были более излюбленные священные церемонии, которые, впрочем, можно было совершать во всякое время. Однако нигде не собиралось столько народу, как на большой праздник Дзуль-хиджа, который обыкновенно назывался просто Хадж, и корейшиты всеми силами старались привлечь побольше людей в свой город, гостеприимно принимая беднейших странников, заботясь об установлении мира и т. п.
Благодаря этому Мекка очень скоро сделалась местом, куда стремились богомольцы, корейшиты стали хозяевами религиозных празднеств, а Кааба обратилась в центральное святилище Аравии.
Но хотя светские интересы сильно занимали корейшитов и других посетителей празднеств — быть может, даже больше, чем религиозные торжества — тем не менее мы неверно представили бы положение дела, если бы видели главную сторону его в учреждении ярмарки и в меновой торговле. Подобно тому как наши церковные праздники сопровождаются всевозможными светскими развлечениями и удовольствиями, которые затемняют их религиозный характер, но не изменяют его, точно так же и праздник Хадж имел свое основание в религиозной жизни. Многие религиозные церемонии, глубокое благоговение к месту и времени праздника, складывание оружия, ношение особой одежды (Ihram) не оставляют в этом никакого сомнения.
Было бы очень интересно разгадать первобытный характер этих религиозных празднеств, но это едва ли теперь возможно, так как лица, при посредстве которых дошли до нас сведения о них, перетолковали многое в смысле правоверного ислама. В истории ислама мы найдем много явлений, первоначальный смысл и значение которых, вероятно, навсегда останутся темными и неразгаданными. Следует заметить, что празднества еще до Магомета не раз подвергались изменениям, о чем некоторые указания сохранены преданием, и что учреждение их несомненно относится к первобытной эпохе. Только время года, на которое приходился праздник, могло бы нам разъяснить его первоначальное значение, но при беспорядочном устройстве первоначального арабского календаря нам и здесь не удастся обойтись без предположений. Весьма остроумная гипотеза, предполагающая, что израильские эмигранты перенесли в Аравию свой национальный праздник, разбивается о неправдоподобность ничем не доказанного израильского переселения так далеко на юг. Кроме того, обряды, сопровождающие этот праздник, носят чисто языческий характер и встречаются также и в других культовых местах Аравии. Нельзя, однако, не одобрить того, что для объяснения происхождения многих названий ученые обратились к помощи еврейского и арамейского языков. Но это обстоятельство говорит не в пользу предположения об иудейском происхождении означенных обычаев и обрядов, а скорее свидетельствует об арамейском влиянии на культурные отношения Северной Аравии,— влиянии, которое может быть констатировано и здесь и важность которого не подлежит сомнению; об этом свидетельствует также предание, выводящее бога Гобаля из Сирии.
Каково бы ни было происхождение праздника Хадж, достоверно, что он имел большое значение в деле религиозного развития арабов, и значение это с течением времени возрастало все более. Здесь, при общих для всех культовых отправлениях, частные племенные боги отодвигались на задний план, здесь привыкали говорить об Аллахе в смысле бога вообще. В этом понятии сосредоточивалось сознание всего божественного; оставалось сделать один последний шаг, чтобы прийти к монотеизму: именно, провозгласить ничтожество кумиров и отвергнуть их существование как богов. Арабы не сделали этого шага: слишком уж глубоко укоренилось в народных нравах разделение на отдельные племена, и отказаться от местного кумира значило бы разорвать и племенные связи. Тем не менее кумиры в конце концов были низведены до степени местных божеств, имена которых дали название местам культа и до того срослись с ними, что с их уничтожением навсегда исчезли и самые божества. Таким образом, по всему Аравийскому полуострову существовало стремление к монотеизму, поддерживаемое, с одной стороны, знакомством с еврейскими и христианскими воззрениями, с другой — существованием единого центрального святилища и идеей о великом Аллахе; все эти причины направляли религиозное развитие в одну и ту же сторону. На этом мы и закончим наш обзор, добавив только несколько замечаний касательно главных течений религиозной жизни арабов, которые были заметны во время появления Магомета.
Иудейство было распространено главным образом среди жителей еврейского происхождения, и обращение Дзу-Нуваса является случаем исключительным. Мы уже видели, что в Медине и по соседству с ней обитали различные еврейские племена, о которых с точностью не известно, когда и как они сюда попали. Но кроме Медины и в других местностях полуострова евреи были известны и далеко не редки. Они везде были посредниками в торговых и денежных делах и подчас умели заслужить уважение сограждан, как это видно из примера еврейского поэта Самуила бен-Адиджа, который вошел у арабов в поговорку за верность, выказанную им при сбережении сокровищ, вверенных ему князем-поэтом Амруль-Кейсом. Однако религиозное влияние этих арабских евреев было незначительно, потому что сами они были в этом отношении малообразованы и имели лишь скудные сведения о законе Моисеевом и о предании (Schema'ta), так как они променяли еврейский язык на арабский и, вероятно, не имели никаких сношений с раввинами Палестины и Вавилона.
Несравненно важнее было влияние христианства, которое нашло себе твердую почву как на севере, так и на юге. Следует, однако, заметить, что речь здесь идет не о православном византийском вероисповедании, которое вообще находило себе мало сочувствия на Востоке: в эти страны скорее проникало учение монофизитов и несториан; кроме того, в Аравии существовало еще много других еретических сект, о которых историки церкви большей частью сообщают лишь сбивчивые сведения. Религиозное образование этих христиан обставлено было весьма плохо: Библия не была переведена на туземный язык и потому оставалась почти совершенно неизвестной. Наиболее сильное впечатление на арабский ум оказывала идея монотеизма и аскетизм монахов и пустынников. То и другое стало известно в Мекке, быть может, при посредстве абиссинцев, так как уже тогда здесь велась весьма бойкая торговля абиссинскими неграми. Из этого мутного источника Магомет, вероятно, почерпнул свои первые сведения о христианских представлениях.
Наряду с евреями и христианами в некоторых местах Корана упоминаются сабейцы, которых не следует смешивать с харранскими сабеями-язычниками, потому что сабейцы Корана были известные мендийцы, которые, подобно христианам и евреям, имели собственные священные книги и были знакомы с историей библейских пророков. Впрочем, настоящие мендийцы не жили в Аравии, и Магомет, очевидно, очень мало был знаком с ними к, может быть, употреблял название «сабейцы» для общего обозначения различных гностических сект.
Наконец, в некоторых местах упоминается различно толкуемое название «ганифы», которое употребляется в том же смысле, что и слово «муслим», обратившееся впоследствии в родовое обозначение мусульман, то есть правоверных. Трудно поверить, чтобы такое по-видимому ясное слово могло породить столько различных толкований, однако не следует при этом забывать, что слово «ганиф» первоначально перешло в арабский язык из арамейского, следовательно, не было изобретено Магометом. В арамейском и новоеврейском языках слово это означает приблизительно то же, что «язычник»; что же касается значения его в арабском языке, то иногда неправильно переводят его тем же словом, упуская из виду, что при переходе от арамейцев к арабам смысл слова изменился. В устах христиан и евреев это было бранное слово, Магомет же делает его почетным названием для тех, кто не принадлежит ни к христианам, ни к евреям, но следует учению и образу жизни, подобным исламу. Таким образом, «ганиф» не обозначает какую-нибудь секту с определенными догматами и еще менее какую-нибудь организованную религиозную общину; в применении к предшественникам и современникам Магомета слово это означает просто, что характеризуемые им личности в своих воззрениях сходятся в общих чертах с самим Магометом. Мы не должны удивляться тому, что в Аравии во время Магомета существовали подобные люди; напротив, если мы проследим религиозное развитие той эпохи, то противоположное явление должно бы показаться нам удивительным.
Поэтому мусульмане не правы, называя эпоху до Магомета временем «неведения» (al-djahilijas), как будто истинного богопознания тогда еще не было нигде в Аравии. Напротив, там были тогда христиане, евреи и даже мусульмане, имевшие такое познание; только они неясно сознавали, в какой мере это богопознание согласуется с древним обычаем, и не знали еще того последовательного монотеизма, который был создан меккским пророком.
История религий |
|
|
1+1 СКИДКИ
НА РЕКЛАМУ
054-7231651 |
|
| |
|
|
|
